Дамоклов меч над звездным троном

— Ты-то как к ней подъехать ухитрилась, Екатерина Сергеевна? — полюбопытствовал участковый Кукушкин.

— Да совершенно случайно, — и Катя поведала ему про свой незамысловатый оперативный подход к задержанной. — Мы просто болтали о том о сем, а оказалось — она информацией по Блохиной располагает. Она знала ее. А я ведь, Иван Захарович, специально из-за этого убийства приехала, ждала вас тут вон сколько. Теперь на вас только вся и надежда. Уж если вы не сумеете помочь нам с раскрытием, тогда не знаю, кто и сумеет.

— Пой, птичка, пой, — ухмыльнулся Кукушкин. Все же, несмотря на весь свой опыт и награды от министров МВД, был он крайне податлив на женскую лесть. Катя это отлично знала.

— Ну-ка, пойдем, Екатерина Сергеевна, — он хлопнул себя по колену и поднялся, надел фуражку, проверил ладонью козырек. — Пойдем, глянем, что там за слива-фрукт эта ваша Камилла Тростенюк.

«Слива-фрукт» сидела на стуле посреди кабинета — нога на ногу, черный чулок «от Версаче» порван, атласная куртка-бомбер нараспашку. Загорелая грудь выпирает из корсета-боди, словно тесто. Выщипанные в ниточку брови насуплены. В зубах — сигарета. В глазах — лед и презрение. — Тю, сдурели, что ли? Вам по-русски же говорят: ничего я не знаю, — долетело до Кати.

Тростенюк обернулась, глаза ее сверкнули.

— Ага! — протянула она, увидев Катю рядом с участковым. — Вот, значится, как оно тут. Что, сестричка, выходит, и тут подрабатываешь?

— Я капитан милиции, — сказала Катя, скрывать уже не было смысла.

— Ну, так и катись от меня к черту!

— Но-но, — участковый Кукушкин погрозил пальцем. — Гражданка, держите себя в рамках. Не усугубляйте. Привод-то в отделение какой у вас по счету — пятый или уже седьмой?

— Какой седьмой? Ты что, спятил, мужик? — разозлилась Тростенюк.

— Я при исполнении. Делаю вам вторичное замечание. Какой информацией располагаете по гражданке Блохиной Валерии Борисовне?

— Пошел ты!

— Больше предупреждений делать не буду, — сказал Кукушкин вроде даже с сожалением. — Все, ребята, давайте оформлять ее по указу.

— По какому указу? — насторожилась Тростенюк.

— Как по какому? — искренне изумился Кукушкин. — А вы, гражданка не в курсе? Указ вышел. Вот сейчас согласно его букве и духу оформим вас по статье как незаконного мигранта, не имеющего регистрации и определенного места жительства, — и в спецприемник. Там ночь переночуешь, санобработку пройдешь на вшивость — и в автобус до госграницы под конвоем. Депортация.

— Да я чище тебя, я, может, каждый день в джакузи моюсь с миндальным мылом! — вскипела Тростенюк. — И комнату я тут в городе снимаю. Какая, к черту, депортация?!

— Подлежите как персона нон-грата, злостно нарушающая общественный порядок путем разврата и оскорбления морали. — Кукушкин был невозмутим и вполне убедителен. — А в случае неподчинения — тюрьма. Давно мы такой указ ждали, — он хищно потер руки. — Прямо на душе полегчало, а то замучились вас, заспинных ранцев, собирать, штрафовать, отпускать, потом опять собирать. Седьмой привод…

— Какой седьмой? — Тростенюк вскочила, топнула каблучком. Лед в ее глазах сменился тревогой.

— Мы вот сейчас по банку данных проверим, — зловеще пообещал Кукушкин. — Сейчас проверим и сразу на депортацию карточку выставим. Сил нет больше нянькаться. Сейчас проверим, да и с плеч долой. Одну вон вашу, слава богу, прибили уже — нам работы меньше. А тебя — геть отсюда, в родные края.

— Да если в Лерке загвоздка вся, так бы сразу и сказал. Чего орешь-то? — Тростенюк живо обернулась к Кате:

— Ну скажи ему, что молчишь-то? То все выпытывала, а то вдруг рыба рыбой молчит!

— Если расскажешь все, что знаешь о Лерке Шестипалой, обойдемся восьмым приводом, — пообещала Катя. — По этому указу за активное содействие правоохранительным органам — значительное смягчение превентивных мер… Так, Иван Захарович, правильно?

— Я еще до этого пункта указ не дочитал. Длинный указ-то вышел, на десять страниц. — Кукушкин извлек из кармана кителя неожиданно модные очки, надел. — Ну, Клавдия, содействовать будешь?

— Камилла я, — огрызнулась Тростенюк. — В самом деле, чего это я из-за Лерки, суки рваной, всякие.., от вас терпеть должна? Прибили ее — ну и скатертью дорожка ей на тот свет. Я-то при чем?

— Что вы знаете об убийстве? — спросила Катя.

— Я? Об убийстве? Я тебе об этом хоть слово говорила? Говорила, а?

— Нет, но вы сказали…