Родео для прекрасных дам

— Где идет речь? — прошептала Мизина.

— Не знаю. Ты же не хочешь нам назвать имя этого «частного детектива».

— Я его не видела, клянусь!

— Ладно, верю, — Марьяна достала из папки пачку фотографий. — Кого-нибудь здесь узнаешь?

Она показала Мизиной фото оперативной съемки на похоронах. Катя увидела на одном фото Ореста Григорьевича Усольского, на другом Светлану Петровну крупным планом.

— В жизни их не встречала, — ответила Мизина. — С этой квартиры тебе лучше съехать — живи пока дома, у родителей. Так будет безопаснее. Обыск повальный я здесь сейчас проводить не буду, — Марьяна окинула взором комнату. — Кислоты уксусной — если она даже тут и была, уже нет.

— Не было никакой кислоты!

— Ладно, тут не было. Вещи Лосева где?

— Здесь, — Мизина кивнула на шкаф. — Там. Марьяна начала осматривать одежду — извлекла из кармана брюк электронную записную книжку:

— Это Лосева?

— Да, Гошина. — Горничная «Паруса» снова вспомнила о своей потере: — Убили… застрелили… сволочи… подонки!

— Одевайся, Вероника, тебе придется проехать с нами на опознание тела, — Марьяна протянул ей куртку. — Получается, что ты Лосеву — самый близкий родственник. Без пяти минут жена была… Эх, если бы сразу все нам рассказала про ту ночь, сейчас бы передачи своему ненаглядному носила.

— Куда носила? — всхлипывала Мизина.

— В Бутырскую тюрьму, — сказала Катя грустно. — Зато был бы он у тебя живой.

Глава 17

СЕМЕЙНЫЕ РАДОСТИ

Никто не знает, о чем думают люди по ночам. Когда они одни, наедине сами с собой. Когда их никто не видит. Не узнать этого — и слава богу. Предположительно считается, что мужчины и женщины думают совсем не об одном и том же. А о вещах диаметрально противоположных. Так это или не так? Кто ответит? Кто подскажет? Оракул мадам Ленорман, предсказавшая судьбу Наполеона? Карты Таро? Элитная гадалка Дуня Чорбереску и румынский клан потомков великого Нострадамуса? К кому обратиться за разгадкой? Или довериться собственному предчувствию, слепой животной интуиции?

Сердце подскажет. Женское сердце подскажет — боже, как Нателла Георгиевна Усольская ненавидела эту пошлую избитую фразу. Это гнусавят все пророчицы и Кассандры, когда хотят поскорее отбояриться от вас. Слушайте, смотрите, наблюдайте — сердце подскажет. А если у вас вместо сердца — сплошная кровавая рана, что тогда?

В то самое время, когда Катя и Марьяна допрашивали горничную Мизину в съемной квартире на шестом этаже блочного дома в Орехово-Борисове, в доме супругов Усольских в коттеджном поселке «Радуга» только садились завтракать. Кофеварка-эспрессо, этот маленький домашний чудо-робот, готовила первую чашку ароматного бразильского кофе. На белой льняной скатерти выстроились аппетитным войском кувшин с апельсиновым соком, сухарница со свежими булочками, мед, масло, сыр трех сортов, блюдо с азербайджанской клубникой, яйца всмятку в фарфоровых подставках и жирные сливки.

Нателла Георгиевна сидела напротив Ореста Григорьевича. На ней было бежевое хлопковое платье с короткими рукавами. Новое, из последней летней коллекции «Москино». Лицо Нателлы Георгиевны было тщательно и умело подкрашено. С некоторых пор, точнее, со времени возвращения из Рима, когда они с Орестом Григорьевичем перестали делить одну постель и заимели каждый свою отдельную спальню в своем большом и просторном доме, Нателла Георгиевна не позволяла себе выходить к завтраку (а виделись они с мужем в основном за завтраком) неряхой.

Она вообще уже много чего не могла себе позволить.

Она смотрела, как Орест Григорьевич завтракает — по всему было видно, что он зверски проголодался. Еще было видно, что он провел беспокойную, а может даже, и бессонную ночь — лицо его было помято, под глазами набрякли мешки.

— Мед? — спросила Нателла Георгиевна ровным заботливым тоном — таким тоном с мужьями за завтраком разговаривают лишь преданные, любящие жены, старые верные спутницы жизни.

— Спасибо.

— Сливки?

— Спасибо.

— Сок апельсиновый.

— Нет, спасибо.

— Я очень тебе мешаю, да?

Он вскинул на нее раздосадованный, виноватый, тревожный взгляд.

— Не болтай чепухи, Нателла.

— Попробуй яйцо с горчицей по-английски. Вкусно, — сказала Нателла Георгиевна.

— Я ем с маслом. Налей мне, пожалуйста, кофе.

Она встала, послушно пошла к столику, где царствовала кофеварка-эспрессо. За двадцать восемь лет счастливого брачного сожительства он — со времени возвращения из Рима Нателла Георгиевна именовала мужа только так — привык, чтобы ему все подавали по первому требованию. И даже сейчас, когда многое в их жизни переменилось — машинально, инстинктивно по-мужски он вел себя с ней так, как привык.