Бес это был, бес, бес, бес! В минуты просветления Орест Григорьевич твердил это себе — бес, прекрасный, как ангел, грешный и ненасытный, посланный в искушение. И как знать — может быть, и на погибель.
Жизнь-то человеческая — как свеча. Дунь, и погаснет. Вот Авдюкова-то не стало. И точно камень свалился с души с его смертью. Большой, тяжелый камень.
До происшествия в «Парусе» Орест Григорьевич часто думал — а что будет, если Авдюков вдруг узнает? И сердце наливалось свинцовой тяжестью. И во рту появлялся противный привкус.
А вот теперь все прошло. В этом и крылось облегчение.
Однако все же смерть Авдюкова, отца и компаньона, встала между ним и Алиной. Орест Григорьевич это чувствовал. Втайне, однако, он был благодарен Алине за сдержанность и еще за то, что она так явно была поглощена им, их отношениями, их связью. В глубине души он уже твердо решил в самом ближайшем будущем развестись с женой и жениться на Алине. А там — будь что будет.
Они поехали в ресторан ужинать. В уютном зале «Бульвара Клиши» утренняя сцена повторилась с точностью до наоборот. И вместе с тем все было так ново, остро, волнующе — белая крахмальная скатерть, хрусталь, вино в высоких бокалах. После похорон отца Алина потеряла аппетит, и он отечески уговаривал ее съесть хоть что-нибудь, соблазняя меню.
— Запеченные гребешки?
— Нет, не буду, — Алина тряхнула волосами.
— Тогда, может быть, суфле?
— Да ну его.
— Бретонский салат?
— Ну, хорошо, салат, — Алина кивнула.
Орест Григорьевич налил ей вина. Она потягивала его из бокала, взгляд ее темнел, жесты становились мягкими, длинными, ленивыми.
— Поехали отсюда, — шепнула она.
— А десерт?
— Ты хочешь десерт?
Орест жестом подозвал официанта. Они с Алиной молчали. Так было всегда. Сердце Ореста Григорьевича медленно било в грудь. Сейчас они выйдут из ресторана, сядут в машину, поедут в гостиницу и…
— Останешься со мной и сегодня, да? — не спросила — приказала Алина.
— Да, девочка. Разве я могу тебя сейчас покинуть?
— А твоя жена?
— Она… я сказал ей, что… В общем, это неважно.
В вестибюле ресторана Орест Григорьевич поймал на себе косой любопытный взгляд швейцара — видимо, они с Алиной смотрелись рядом все же не слишком гармонично. Разница в возрасте — чудовищная разница бросалась в глаза. И еще Оресту Григорьевичу было неприятно оттого, что Алина так небрежно спрашивает о его жене. А ведь Нателла знала и любила ее как дочь своей закадычной подруги с самого ее рождения. Баловала, дарила конфеты, куклы, модные джинсы и кофточки, стильную косметику. Именно она уговорила Алину выбросить крем против веснушек.
Мысль о предательстве, о какой-то ужасной роковой ошибке мелькнула и пронеслась мимо — как скорый поезд, не задевая, не оставляя на сердце осадка…
Орест Григорьевич вздохнул, обнял Алину за плечи. В машине она мешала ему вести, то включая, то выключая магнитолу, то доставая упавшую пудреницу, то пытаясь шаловливо и дерзко на каждом красном светофоре расстегнуть ему «молнию» на брюках.
Глава 18
ПЕРЕПОНЧАТЫЕ КРЫЛЬЯ
— Для того чтобы как-то двигаться дальше, нам надо детально восстановить картину произошедшего ночью двенадцатого мая с Авдюковым и вчерашние события у автобусной остановки, — заметила Катя.
— У тебя фантазия буйная, творческая — рискни. — Марьяна сидела, пригорюнившись, над разворошенным, неподшитым уголовным делом. Было пять часов вечера. Часом раньше Марьяну вызывал на ковер начальник ОВД. В воздухе отдела уже намечалось некое брожение начальственных умов — строились дальновидные планы передачи дела Авдюкова в московский РУВД «на соединение по тяжести совершенного», как только логическая связь между обоими случаями станет ясной и москвичам.
— Улита едет, когда-то будет, — храбро ответила на все многозначительные намеки начальника ОВД Марьяна. — Пока я сама в этом деле не разобралась, я никакие материалы передавать в Москву не буду.
У начальника ОВД после бессонной ночи (ему пришлось выезжать сразу на три происшествия) трещала голова, и спорить он не стал. Несмотря на жуткую строптивость, следователь Киселева, по его мнению, была хорошим, грамотным сотрудником. К тому же мудрый начальник делал снисходительную скидку на то, что она женщина, да к тому же разведенная, одинокая — с такой спорить себе дороже.
— Давай сочиняй, а я послушаю, — подстегнула Марьяна Катю. — Без объемной картинки трудно ориентироваться в этой путанице.