Мизерере

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Об этом Гетц писал в своей книге. И в более широком смысле обо всем, что может стоять за музыкой. Он находит и другие акростихи в творчестве Баха. Чисто музыкальные. Например, англосаксы и германцы, по традиции, унаследованной от древних греков, обозначают ноты буквами. Мелодия может читаться как слово. Сам Бах сочинял контрапункты на собственное имя — за нотами «си-бемоль-ля-до-си…» скрывались буквы его фамилии BACH.

— Извините, — прервал его Волокин, — я по-прежнему не вижу здесь связи с…

— Ты знаешь, за что убили Вильгельма Гетца?

— Я не уверен. Думаю, ему хотели заткнуть рот.

— Значит, у него был секрет?

— Да, опасный секрет.

— Ты узнал какой?

— Нет. Он связался с адвокатом, чтобы все ей открыть. Но чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что он наверняка прикрыл тылы и его секрет где-то спрятан.

— Тогда, говорю тебе, чилиец спрятал его в музыке. Он должен был скрыть свое послание среди нот какой-нибудь партитуры. Или в названии произведения. Или в посвящении.

— Какое произведение? Какое посвящение? Гетц не был композитором.

— Он был регентом. Дирижировал произведениями. Покопай в этом направлении…

Жансон откинулся в кресле, размахивая сигарой, как дирижерской палочкой.

— Возьми книгу, потом вернешь. Прочти ее, тогда поймешь, что я имею в виду.

Волокин сунул книгу в свой ягдташ и взглянул на часы. Девятнадцать тридцать. Он дал себе час на свободное плавание — и этот час истек. Он поднялся:

— Спасибо, профессор.

— Я тебя провожу. Но обещай мне кое-что.

— Что?

— Когда все это кончится, зайди ко мне. Мы покричим вместе.

— Обещаю, профессор. Лишь бы стены выдержали!

Старик проводил сыщика до двери. Он шепнул:

— Знаешь, что говорил Янов о неврозах?

— Нет.

— «Невроз — наркотик для человека, который не принимает наркотиков».

Волокин кивнул, поправляя ягдташ. Он не понимал этой фразы, но мог бы добавить к ней еще одну мысль — о себе самом. Он выбрал и то и другое. Наркоту и неврозы…

46

Когда в восемь вечера они встретились, Касдан потребовал полного отчета.

На площади Сен-Мишель они укрылись в тепле, в седане «вольво».

Русский выложил все. Об адвокате Женевьеве Харова, которая рассказала ему о загадочном звонке Гетца. «Преступления продолжаются». О своих тщетных усилиях разыскать троих чилийцев, прибывших во Францию 3 марта 1987 года вместе с Вильгельмом Гетцем.

— Повтори-ка, что ты сейчас сказал.

— Они приехали во Францию и больше не покидали ее. Но найти их не удалось. Они словно под землю провалились.

— Странно, — заметил Касдан, — во время этого расследования я уже от кого-то слышал те же слова, но по другому поводу. Не припомню, по какому…

— Старость не радость.

— Заткнись. Что еще?

Самое интересное Волокин приберег под конец. Исчезновение Шарля Беллона, тринадцати лет, в мае 1995 года. Из хора при церкви Блаженного Августина, которым руководил отец Оливье.

Касдан изобразил святую невинность:

— Ну и что?

— Итого в этом деле четыре пропавших ребенка. Трое — подопечные Гетца, один — отца Оливье. Уверен, есть и другие. Эти исчезновения организуют сами регенты. Настоящая сеть.

— Ты по-прежнему считаешь, что за этим кроется месть?

— Нет. Теперь я думаю как раз наоборот. Сам Людоед проводит зачистку. У этого человека огромная власть, он «питается» ангельскими голосами и посылает детей-убийц, чтобы они устраняли его собственных загонщиков. Так он убирает ненужных свидетелей.

— Ну ты и загнул, голубчик…

Он не скрывал насмешки. Воло не обиделся. Он знал, что его теория выглядит безумной. И просто добавил:

— Я уверен, что это правда. Голос — ключ ко всему делу. Голоса детей и их чистота.

— Это все?

— Нет.

Волокин рассказал о своей последней встрече. С Бернаром-Мари Жансоном. Который подбросил идею, что Вильгельм Гетц так или иначе спрятал свою тайну в хоралах.

— Больше я тебя одного не оставляю, — заявил Касдан. — Идеи одна бредовее другой.

— А что у вас?

— У меня? Похоже, я нашел твоего Людоеда…

Армянин рассказал историю Ханса Вернера Хартманна. Музыковеда. Гитлеровца. Исследователя. Духовного наставника. Виртуоза пыток. Бурная биография на фоне Второй мировой и чилийской диктатуры.