Мизерере

Волокин достиг двери. Он нюхом чуял близость взрыва, вспышки Зла.

— Милош не боится Зла. Он сам боль.

Рывком он распахнул свой черный плащ. На голом жирном торсе красовалось множество медицинских банок. Под каждым из стеклянных шариков, присосавшихся к его коже, скрывался свой собственный кошмар — пиявка, скорпион, паук-птицеед, шершень… Легион, порожденный белой горячкой, пожирал покрасневшую, окровавленную плоть.

54

— Алло?

— Это Волокин.

— Что?

— Седрик Волокин.

Трубку сняли только после двенадцатого звонка. И неудивительно — в четыре часа утра. На том конце царила вязкая, окутанная мраком и сном тишина.

— Ну ты даешь, — наконец произнес голос. — Что у тебя там? Ты в курсе, который час?

— Я веду расследование.

— А я-то тут при чем?

— Мне надо с тобой поговорить.

— О чем, черт побери?

— О сектах во Франции.

— Нельзя подождать до завтра?

— Уже завтра.

Снова молчание. Волокин бросил на Касдана торжествующий взгляд, словно вскрывал сейф, который готов был поддаться.

— А ты где?

— У твоего дома.

— Быть того не может.

Самое время нанести решающий удар.

— Не забывай, Мишель, ты у меня в долгу.

Тот испустил тяжкий вздох и пробормотал:

— Сейчас открою. Только не шуми. Здесь все спят.

Волокин выключил работавший на громкой связи мобильник Касдана. Он собирался выйти из машины, когда армянин сказал:

— Погоди. Хотелось бы знать, кто этот тип?

— Мишель Даламбро. Парень из внутренней разведки. Он входил в группу, которая изучала секты в девяностых годах. Сейчас он работает в отделе по борьбе с изуверскими сектами. Так что он в теме.

— А что значит: «Ты у меня в долгу»?

— Долгая история.

— Пока он ищет тапочки, ты как раз успеешь ввести меня в курс дела.

Волокин перевел дыхание, прежде чем в сжатом виде изложить даты и факты.

— Дело было в две тысячи третьем. Ребята из внутренней разведки держали под колпаком одну ассоциацию. Не то чтобы секту. Центр для умственно отсталых детей в Антони. Там применялись эзотерические методы. Во внутренней разведке их называют «знахарскими». Руководители центра брали с родителей крупные суммы, а их методы казались подозрительными.

— И что произошло?

— Даламбро провел расследование. Он допросил директора. Составил безупречный рапорт. По его мнению, этот тип был белее снега.

— И все?

— Нет. Через год чьи-то родители подали жалобу. Им не отдавали детей. Материалы поступили к нам, в отдел по защите прав несовершеннолетних. Я сам отправился в центр и допросил директора. Как умел. Парень раскололся.

— И до чего ты докопался?

— Он возил умственно отсталых детей, по два, по три человека, на прогулку в своей машине. Насиловал их. Заставлял трогать друг друга. И снимал на пленку. Если бы Даламбро вовремя учуял, откуда ветер дует, детишки страдали бы годом меньше.

— Всякий может ошибиться.

— Именно поэтому я порвал его рапорт. Никто во внутренней разведке не узнал, как Даламбро облажался. С тех пор он передо мной в долгу. Когда мне негде спать, он зовет меня к себе. Я знаю, что всегда найду у него кров и стол.

Касдан распахнул дверцу и широко улыбнулся:

— Мы все одна большая семья.

Воло взглянул на дом:

— Надеюсь, я не ошибся. Они все так похожи.

Мишель Даламбро жил в стандартном поселке неподалеку от Сержи, застроенном совершенно одинаковыми домиками. Шары уличных фонарей выступали на ночном небе, как карманные луны. Дома с красными крышами и белыми оштукатуренными фасадами тянулись вдоль аллей до самого горизонта, словно игрушки на конвейере.

Может, здешние жители в конце концов привыкали одинаково жить, есть, думать? Или наоборот? А что, если они специально собрались здесь, чтобы жить вместе, общей жизнью? Касдан вообразил чудовищную секту, где промывание мозгов было мягким, незаметным и безболезненным. Кондиционирование, основанное на рекламе, телеиграх, торговых центрах. В известной мере клонирование уже существует. Здесь ты можешь умереть, но «бытие» в философском смысле продолжится и после гибели индивида.

Волокин осторожно постучался. Он выглядел бодрым, хотя вот уже много часов подряд не ел и не курил. Его поведение было тайной. Судя по всему, парня то и дело сотрясали внутренние тайфуны, сменявшиеся антициклонами, депрессии, за которыми следовали просветы. Но расследование будто питало его ум и тело. Настолько, что перебивало ломку?