Числа и знаки. Трилогия

– Садись к огню, обсушись, почтенный хире. Мы же пока, не обессудь, прирежем одну из твоих лошадей, ибо котел наш давным-давно пуст, а питаться воздухом, говорят, мог один святой Латербиус, да и тот все равно помер.

Возражать было бессмысленно, и Фолькон послушно уселся у костра. Всхрапнула испуганно лошадь, заржала страшно, затем послышалось падение ее тяжелого тела и удары копыт, в агонии молотивших по земле. Спустя некоторое время над костром повесили большой котел, наполненный кусками конины.

Юноша и ранее слышал о разбойниках, промышлявших в этой части страны. В основном разбойные ватаги собирались из беглых каторжников, селян, помнивших еще крестьянские войны, где всласть помахали они цепами и косами, дезертиров, а порой и людей высокого происхождения, впавших в грех смертоубийства или казнокрадства. Бороться с подобными шайками особенно не пытались, ибо в случае опасности разбойники, не имея недостатка в проводниках, попросту скрывались в горной местности и все, что им оставалось, это переждать там трудные времена.

Подошел оборванец в ржавом кольчужном нагруднике, присел на корточки подле Фолькона и сказал, источая густейший запах пота и чеснока:

– Ну, молодой хире, расскажи нам, кто ты таков и куда едешь в столь странное время.

– Меня зовут Мальтус Фолькон, и я еду в столицу. Совсем недавно я был в Люддерзи, где отражал нашествие каменных карликов.

Слова эти вызвали дружный смех, но юноша прервал его, резко прикрикнул:

– Коли не верите, посмотрите в клетках, что приторочены к моей лошади!

– Посмотри, Хейлиг, что там! - крикнул оборванец в кольчуге. Один из гревшихся поднялся и убежал в темноту; спустя мгновение донесся громкий вопль, и Хейлиг вернулся, облизывая окровавленный палец.

– Не знаю, что там такое, Фронт, но оно меня пребольно укусило, - плаксиво проныл он.

– Так принес бы клетку сюда, дурак, чтобы мы разглядели его при свете!

Хейлиг пожал плечами и приволок клетку, держа ее на почтительном расстоянии от себя. Глазам изумленных разбойников предстал карлик, скорчившийся на дне клетки и чрезвычайно напуганный близким пламенем костра.

– Смотри-ка, живой!

– Ткни его палкой, Мольт!

– Гляди, как бы не ухватил тебя, как Хейлига!

– А я и не верил, что они бывают!

– Не бросить ли его, братцы, в огонь, пока не стряслось чего?!

– Эй, эй! - прикрикнул Фронг, который, как понял юноша, был тут за старшего. - Я сейчас самого тебя в огонь брошу, Эйнзид! А ты, молодой хире, объясни-ка нам, что творится. Я такого не припомню, чтобы столько времени стояла сплошная темень, а чертовы карлики лезли из-под земли, что твои черви после дождя.

– Я знаю не больше вашего, но в Люддерзи они прикончили достаточно народу, чтобы их следовало остерегаться, - сказал Фолькон. - Полагаю, что подобное творится везде, и потому тороплюсь в столицу.

– А что в столице-то?

– В столице есть люди, которые ведают куда больше моего и знают, что надобно делать.

– Пресветлый король, что ли?

– Не только…

Слова Фолькона скорее выдавали желаемое за действительное, ибо он даже не знал, живы ли его бывые соратники. Фронг помолчал, о чем-то крепко задумавшись, после чего вымолвил:

– Поеду-ка я с тобой, молодой хире. Сидеть тут, ничего не зная, можно до конца света, а он, мнится мне, вот-вот наступит. К тому же у меня есть в столице кое-какие дела, и не худо бы их обстряпать, покамест есть в том смысл.

– Стало быть, вы меня отпускаете?

– Отчего же нет? Вот только подождем, пока сварится твоя лошадь - на голодный желудок отправляться в дорогу не годится. Эй, Свонк! Проснись-ка да найди там среди рухляди мое парадное платье!

Один из спавших до сей поры разбойников выбрался из-под облезлой медвежьей шкуры и, вытаращив глаза, уставился на Мальтуса Фолькона. Потом он вскочил на ноги, перепрыгнул через костер, едва не перевернув котел, и обнял юношу, бормоча:

– Хире Фолькон! Хире Фолькон! Да вы никак живы!

Все вещи двулики, ибо Богу угодно было противопоставить себя миру,

и Он оставил ему только видимость вещей, а сущность их и истину забрал себе…

Оттого-то всякая вещь есть противоположность тому, чем она кажется в этом мире.

Себастьян Франк «Парадоксы»

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,

еще более скорбная, нежели восьмая, ибо в ней мы вместе с Хаиме Бофранком узнаем новость чрезвычайно ужасную и неожиданную

– Хире Дивор! Хире Дивор!! - вскричал в скорби своей Бофранк и прижал голову толкователя к груди. Слабый стон был ему ответом; Альгиус открыл глаза и, глядя одним из них на субкомиссара, а вторым - бог весть куда, пробормотал: