Числа и знаки. Трилогия

– Мысли ваши мрачные, однако ж не лишены известной логики, - признал Кнерц.

– То же самое сказал мне и почтенный хире Жеаль…

Старичок встрепенулся:

– Вот как?! Который же из них? Старый, как я слыхал от слуги, совсем слаб и немощен после ужасного происшествия на свадьбе…

– То-то что молодой. С час тому назад он стоял тут и смотрел на корабли, как только что вы; я хорошо знаком с его уважаемым отцом, посему справился о его здоровье, а такоже спросил, не коснулась ли его дома, упаси господь, чума. На что хире Жеаль ответствовал довольно загадочно…

– Каким же образом?

– Он сказал, что чума сия унесет худших, лучшие же пребудут в новом мире, очищенном и светлом. Слова эти больно ранили меня, ибо моя покойная супруга и обе дочери были словно ангелы, кто же возьмется говорить, что они были худшие? Но я сокрыл возмущение, и мы еще немного побеседовали о кораблях и возможной войне, после чего хире Жеаль удалился прочь, а я остался здесь…

– Ах, незадача! - сокрушенно вздохнул старичок алхимик. - А я ищу хире Жеаля по неотложным делам, и надо ж такому случиться, что я всего на миг и опоздал. Что ж, не печальтесь, хире Шпиель! Вы, как я вижу, человек еще молодой, потому и жизнь лежит перед вами во всей красоте и приятности, чего не скажешь обо мне, стареньком и убогом. Советую вам: идите домой и не бродите попусту среди чумной заразы, а как беда минует, все у вас сложится хорошо.

Но несчастный Готард Шпиель, казалось, не слышал старичка; как только отставной принципиал-ритор удалился, постукивая своей тросточкой, на достаточное расстояние, он поднялся с кнехта и, не проронив ни звука, шагнул в грязную воду гавани.

Волны с чуть слышным плеском сомкнулись над ним, и таможенного секутора не стало, как не стало в эти дни многих и многих тысяч горожан.

Клобук не делает монаха:

Пусть траурный на мне наряд,

Слеза не застит ясный взгляд

И сердце прыгает, как птаха.

Жеан, монсеньор Лотарингский

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,

в которой Хаиме Бофранк никак не может покинуть монастырь Святого Адорна, где у него случается довольно странная встреча

Монастырь Святого Адорна находился на окраине столицы, там, где в море впадала неширокая, но быстрая река Депро.

Обитель сия ничем не напоминала храм Святого Бертольда, виденный и посещенный Бофранком в поселке, с которого началась сия ужасная история. Собственно, то был даже и не монастырь, а небольшой храм, при котором жили монахи, справлявшие необходимые службы и окормляющие духовно местное население. Монастырь же Святого Адорна выстроен был во времена весьма далекие из дикого камня, каковой доставляли сюда водным путем: вначале морем, а затем по реке, на берегу коей обитель и располагалась. Надобно добавить, что река служила исправно нуждам братии: помещались тут и живорыбные садки, и мельница; вода Депро поступала на монастырскую кухню, а также очищала довольно сложную систему удаления всевозможных отбросов и испражнений, имевшуюся в монастыре.

В общем, монастырь был довольно красив, а главное, выстроен с умом и не так, как говорится в стихах:

• Есть зодчие: так и сяк
• Налепят арок, зубцов,
• Бойниц - и замок готов:
• Камни, песок, известняк;
• К тому же они и гурманы;
• Там ли искать красоту,
• Где вместо прямой - зигзаг?

Как и большинство старых монастырей, обитель Святого Адорна во многом напоминала крепость, и в первую очередь толстою высокою стеною, на которой ныне и стоял Хаиме Бофранк, глядя на город, освещаемый слабой зарей, занимавшейся на востоке. Солнце так и не взошло, но даже это тщедушное свечение радовало глаз.

– Ворота монастыря затворились раз и навсегда - до той поры, покамест чумное поветрие не оставит город, - говорил субкомиссару настоятель, фрате Бернарт. Как и послушники, он был чрезвычайно уродлив - уродство сие происходило от рождения; лик фрате Бернарта был перекошен, один глаз закрыт безобразной опухолью, вторая, еще большая, бугрилась над правым ухом, оттопыривая его вбок и книзу совершенно отвратным образом, а нижняя губа настоятеля отвисала едва ли не ниже подбородка. Однако ж фрате Бернарт был, несомненно, мудр, как мудры бывают многие скорбные внешностью и оставившие вследствие того все земные радости. Это был священник из тех, о которых сам святой Адорн сказал как-то: «Они первые, но не для того, чтобы первенствовать, а для того, чтобы служить».