Числа и знаки. Трилогия

Бофранк понимал, что истечет кровью, если схватка продолжится еще некоторое время. Необходимо было либо победить, либо умереть. Он сделал несколько довольно неуклюжих попыток поразить Тимманса, и тут пришло нежданное спасение в виде верного Акселя. Тот вошел в квартиру, имея в руках большую фаянсовую супницу, каковую и обрушил на голову Тимманса, быстро разобравшись в происходящем.

Облитый горячим бульоном принципиал-секретарь закатил глаза и упал на колени, а затем ничком на пол, причем шпага его откатилась в сторону.

– Вы живы, хире?! - тревожно спросил Аксель, хотя и без того видел, что конестабль не стремится умирать, но весьма изранен.

– Все хорошо со мною…

– А что делать с ним?

– Перережь ему глотку и брось в канал, - велел Бофранк. Наверное, это было преступлением, но Тимманс, порывавшийся убить его и, несомненно, утративший долю рассудка, не заслуживал лучшей доли. К тому же он не требовался Бофранку в качестве свидетеля в предстоящем разбирательстве; так пусть его упокоит вода.

Аксель, ничуть не удивившись приказу, извлек нож и сноровисто перерезал горло принципиал-секретаря. Издав жуткий хрип, Тимманс забился, но почти сразу утих и умер.

– Я привяжу ему к ногам груз, чтобы ушел на дно, - сказал Аксель. - А на улицу отнесу его, словно он пьян, а я ищу возчика.

– Смотри же, чтобы никто не заметил тебя, - наказал Бофранк, отыскивая в шкафу корпию. Залив обрубки пальцев едким настоем, он зашипел от боли. Как жить дальше? Левый мизинец, хотя бы в нем «жизнь и смерть человека более заключена, чем в остальных», еще не столь великая потеря. Но большой палец правой руки - что без него шпага и пистолет?!

Неверными шагами подойдя к кухонному ларю, Бофранк нашел бутыль с вином и сделал прямо из горлышка несколько огромных глотков. Вино потекло по лицу и шее дальше на халат, пятная его, но конестабль не обратил на это внимания. Под руку попала книга; бездумно конестабль отворил ее и прочел на странице:

• Должны мы рассказать
• Все, что вам надо знать,
• Как был Линьяура дамам
• Из всех желанных самым.
• Но вот стряслась беда
• Над ним в тот час, когда
• Мужей обидел их
• Он сразу четверых.
• В ловушку заманили,
• Предательски убили,
• Для увенчанья дела
• Четвертовали тело.
• Погиб, увы, погиб
• Его могучий шип.
• А жаль: в искусстве страсти
• Он был преславный мастер.

Все бред. Шип…

Опустившись в кресло, он сидел в полузабытье, пока не вернулся Аксель.

– Никто меня не видел, хире, - поведал симпле-фамилиар весьма довольным тоном. - Опустил его в канал, только и видели. Но что с вами? Не позвать ли лекаря?

– Не нужно лекаря, - покачал головою Бофранк. - Он станет спрашивать разное… Да и пальцы на место не вернешь. Если будет со мною лихорадка, пойди к аптекарю да купи, что положено. Лекаря отнюдь не зови! Понял?

– Отчего же не понять, - согласился Аксель. - Что ж, дайте я хотя бы перевяжу вас как следует. Вы дурно это сделали, хире.

– Изволь, друг мой, - пробормотал Бофранк и потерял сознание.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

в которой миссерихордия обретает утраченное было величие, а также происходят иные, разные по значимости события

Речь идет о смерти от руки Небес, а не о том, что человек должен быть предан смерти на основе приговора суда.

Талмуд

События нескольких месяцев имели страшную быстроту. На спешно созванном соборе кардинал был смещен; вместо него епископы при неожиданной поддержке герцогов избрали грейсфрате Броньолуса, - впрочем, это событие не стало для Бофранка неожиданным. Король тут же приказал выгнать из своих владений бертольдианцев, селестинцев и прочих новообъявленных еретиков без различия и запретил своим подданным давать им убежище под страхом наказания за оскорбление величества и лишения имущества. Особенно страдали бертольдианцы и селестинцы, которые во все времена признаны были существующей церковью едва ли не частью ее и больших притеснений не имели.

Епископам, герцогам и бургмайстерам городов было предписано повелеть оглашать этот указ в церквах в воскресные дни; те, которые этого не сделали бы, должны были подвергнуться тем же наказаниям. Отсрочка, данная еретикам для выселения, должна была продолжаться всего месяц; если после этого срока оказалось бы, что кто-нибудь не повиновался, то относительно таких лиц было позволено употреблять все виды дурного обращения, за исключением смерти и изувечения. У оставшихся после этого срока потребно было также конфисковать имущество, треть которого шла в пользу тех, кто на них доносил.