102  

Герцогиня дю Мен вместо ответа села на свое место, и гости последовали ее примеру. С минуту длилось молчание, и все взгляды с тревогой устремились на человека, который сам признался, что его музой была фурия, а Гиппокреной — Ахерон.

Но вот Лагранж-Шансель встал, мрачный огонь засверкал в его глазах, губы искривились горькой улыбкой, и глухим голосом, вполне гармонировавшим с его словами, он прочитал стихи, которые позже докатились до Пале-Рояля и исторгли слезы возмущения из глаз регента. Эти слезы видел Сен-Симон.

  • О вы, ораторы, чьей гневной речи сила
  • Будила в древности в сердцах победный дух,
  • И Рим, и Грецию к борьбе вооружила,
  • Презреньем заклеймив тиранов злобных двух,
  • Вложите весь ваш яд, всю вашу желчь в мой стих,
  • Чтоб поразить я мог того, кто хуже их!
  • О, страшный человек! Едва открыл он очи,
  • Как увидал барьер меж троном и собой,
  • И вот его сломить решил ценой любой,
  • И, мысли черные лелея дни и ночи,
  • В тиши овладевал — о, мстительный злодей[12]! —
  • Уменьем всех Цирцей, искусством всех Медей.
  • Так не страшись, Харон, сил царственных теней,
  • Тебе Филиппом посылаемых до срока,
  • Готовься их перевезти в ладье своей
  • Чрез волны мутные загробного потока!
  • Потери вновь и вновь! О, скорбь, о, море слез!
  • О, сколько жизней злой расчет от нас унес!
  • Лишь в злодеяниях и черпая отраду,
  • С упорством шествуя по адскому пути,
  • К заветной цели он надеялся прийти,
  • За преступления стяжав себе награду.
  • Спешит за братом брат, муж за женою вслед[13] —
  • От смерти не уйти, для них спасенья нет!
  • И как волна волну сменяет без конца
  • На лоне вечного и быстрого потока,
  • Так падают сыны[14], оплакавши отца[15],
  • Рукой коварною повержены жестоко!
  • Удар настигнет всех. Вот два невинных сына[16] —
  • Последний наш оплот — остались у дофина…
  • Но Парки рвется нить: навек покинул нас
  • Один-из них… Второй[17] предчувствует свой час.
  • Внемли же мне, король[18]! Тебя пьянит давно
  • И лести фимиам, и роскоши вино,
  • Но ведомо ль тебе, где притаилась злоба,
  • Кто роду твоему готов нанесть урон?
  • Пособник герцога[19] в коварстве изощрен
  • Не меньше герцога… Достойны казни оба.
  • Преследуй изверга! Пусть, ужасом гоним,
  • Он к гибели спешит с помощником своим, —
  • Спасенье в смерти их!
  • Пусть страхом пораженный,
  • В позоре кончит жизнь, как древле Митридат,
  • Теснимый Римом и врагами окруженный, —
  • Так пусть же примет сам в отчаянье свой яд![20]

Невозможно передать впечатление, которое произвели на присутствующих стихи эти, прочитанные после экспромтов Малезье, мадригалов Сент-Олера и песенок Шолье. Гости молча переглядывались, словно охваченные ужасом оттого, что чудовищная клевета, до сих пор таившаяся по темным углам, вдруг открыто предстала перед ними. Даже сама герцогиня дю Мен, более всех повинная в распространении ужасных слухов, услышав оду, побледнела, словно воочию увидела отвратительную шестиглавую гидру, брызжущую ядом и желчью. Принц де Селламаре растерялся, не зная, как ему следует себя вести, а кардинал де Полиньяк дрожащей рукой теребил кружевной воротник сутаны.

Когда Лагранж-Шансель закончил чтение последней строфы, все продолжали молчать, и это молчание не могло не смутить поэта, ибо оно красноречивее всяких слов говорило о неодобрении его поступка даже самыми ярыми противниками регента. Герцогиня дю Мен встала, все гости последовали ее примеру и вслед за ней направились в парк.

На уложенной каменными плитами площадке перед входом в замок д'Арманталь, выходивший в сад последним, нечаянно толкнул Лагранж-Шанселя, который возвращался в зал за платком, забытым госпожой дю Мен.

— Прошу прощения, господин шевалье, — сказал Лагранж-Шансель, пристально глядя на д'Арманталя маленькими, пожелтевшими от желчи глазками, — уж не намерены ли вы ненароком наступить на меня?

— Да, сударь, — ответил д'Арманталь, глядя на Лагранж-Шанселя с высоты своего роста с таким отвращением, словно перед ним была жаба или змея. — Да, я так и сделал бы, если бы был уверен, что раздавлю вас.


  102  
×
×