Звезда на одну роль

Но день был обыкновенный, рабочий. Она сидела на своем месте, как говорили там, где она трудилась и получала зарплату, — была на посту. Словно часовой при пороховом погребе.

Она — Катя Петровская, криминальный обозреватель, капитан милиции. И случилось так, что по стечении обстоятельств ей пришлось ЭТО увидеть.

По своей профессии ей приходилось быть очевидицей многих вещей. Таких, о которых добропорядочные граждане обычно стараются не вспоминать к ночи, а увидев по телевизору, жадно приникают к экранам. Смерть человеческая обычно собирает множество любопытных. И не имеет значения — смерть ли это от удара молнии в августовскую грозу или гибель от рук безжалостного наемного убийцы, нанятого коварным и корыстным врагом.

Итак, она увидела это. И если бы ей пришлось писать об этом статью, а это было ее ремесло, которым она вот уже несколько лет зарабатывала себе на хлеб насущный, она по свойственной ей привычке придумала бы началу ВСЕЙ ЭТОЙ ИСТОРИИ весьма хлесткий заголовок: «ВАШИ ДЕЙСТВИЯ, ЕСЛИ ВЫ ВНЕЗАПНО УВИДЕЛИ ЗНАКОМЫЙ ВАМ ТРУП».

А началось все с обычного служебного разговора. Разговора о том, что...

* * *

— Все происходит оттого, что ты не уважаешь своего читателя. Именно не у-ва-жа-ешь! — С такими словами Горелов начал перебирать свежие газеты, кучей громоздившиеся на его столе.

Катя только улыбнулась. Она знала все, что скажет ей этот миловидный молодой человек в очках с тонкой золотистой оправой и свитере исландской шерсти.

— Да, Катенька, да. Ты только полюбуйся на заголовки: в «Подмосковном вестнике» — «Жених из морга», в «Ведомостях» — «Секс в сапогах», в «Голосе столицы» — «Властелин туалета». А я еще до твоих журнальных статей не добрался!

— Они это едят, Костик!

Катя произнесла фразу самым легкомысленным тоном, на какой только была способна. И для пущего эпатажа достала из сумочки пудреницу и начала сосредоточенно изучать свое отражение в маленьком зеркальце.

— К тому же заголовки придумываю не я, а редактор. Почему же ты дальше не продолжаешь?

Горелов размашисто развернул газету, углубился в текст Катиной статьи и фыркнул.

— У тебя легкое перо. Легкое и наглое. Действуешь по принципу: пришла, увидела, накатала статью. И что самое интересное, все тебе сходит с рук.

— Пока, — усмехнулась Катя.

— Читатель же наш, как ты выражаешься, ест эти.., эти... — Горелов щелкнул пальцами, подыскивая наиболее деликатное слово. — Эти новости...

— Эти бредни...

— Новости. И дуреет день ото дня. Дуреет и тупеет. А все потому, что ты его не уважаешь. Впрочем, это не только твой грех. Вся пресса сейчас...

— Что делать. — Катя защелкнула пудреницу и положила ее на пишущую машинку. — Уж такая я плохая. Но признайся, Костик, что, открывая газету и скользя по заголовкам утомленно-интеллектуальным взглядом, ты среди всей этой лабуды невольно, подсознательно тоже ищешь какой-нибудь «Труп за углом», «Мафия бессмертна» и тому подобное. Хочется ведь пощекотать себе нервы, а? Хочется? Или у тебя нет нервов, Костик?

Горелов только махнул рукой. Подошел к маленькому столику у стены, где стояли общественный электросамовар, чашки, чайник, баночка кофе и чай в картонной коробке. Час послеобеденного чаепития был священен. И тратить его на пустые препирательства Горелов не собирался.

Кабинет, где происходила вся эта беседа, располагался на четвертом этаже желтого массивного здания с мраморным подъездом, украшенным внушительной вывеской: «Главное управление внутренних дел». На двери кабинета красовалась приколотая кнопками бумажка с надписью крупными печатными буквами: «Пресс-центр. Издательский отдел. Телегруппа».

— Тебе кофе или чай? — спросил Горелов, включая самовар в розетку.

— Я еще не решила. Пусть закипит. — Катя встала из-за стола и прошлась по узкому пространству между окном и двумя компьютерными стойками, придвинутыми к стенам.

— А печенье? — спросил Горелов и взглянул на часы. — Печенье хочешь? Буфет еще открыт. Могу сбегать.

— Спасибо, Костик, я худею.

— Опять? Ты же уже худела месяц назад. Снова пост?

Катя открыла шкаф и критически оглядела себя в зеркало. Килограммы, килограммы... Худей не худей, а худосочной ее бы все равно никто не назвал. Хорошо еще рост спасает — 175 см.

Катя гордилась своим ростом. Ей нравилось быть высокой. Она не терпела маленьких женщин, и среди ее подруг и приятельниц почти не было коротышек. А вот среди приятелей коротышки были. Катя знала, что она нравится маленьким мужчинам. Что ж, и Наполеон был не саженного роста.