Рейтинг темного божества

Канталупов напился в ночном баре так, как никогда до этого не напивался. Он раздавил в руке бокал, поранил осколками руку и заплатил бару выкуп. Как он очутился на Крымском мосту в четыре утра — бог знает. Как забрался на опору верхней части моста, что так круга и поката и так мила самоубийцам? Он через голову содрал с себя постылую «адидаску», махал ею, как флагом…

Внизу была Москва-река — черная, вся в огнях, чужая. Было все как-то безумно жаль, особенно бесхитростный город Мышкин, куда, казалось, уже не было возврата. А о налаженном бизнесе, о магазине и товарах — даже мысли не мелькало. И о жене, о сыне Игоряхе тоже — вот парадокс.

Обычно самоубийц на Крымском ловят, так сказать, на самой взлетной площадке — на верхотуре опоры. Приезжают сто ментов, сто психологов и «Скорая помощь» — уговаривают, улещивают, просят и, наконец, снимают, как сливу с ветки, — посиневшего на ветру, продрогшего, но живого. Но Канталупов опередил всех — и пожарных, и милицию, — он прыгнул сразу: бу-ултых! Его заметили, когда он был уже в Москве-реке и камнем шел ко дну, потеряв сознание от удара о воду. Прыгнули за ним с причала прогулочных теплоходов два милиционера из патрульной машины, вооруженные спасательным кругом «Мосводоканал». А выбраться из воды всем троим помог водитель черного «Вольво», случайно оказавшийся в этот глухой час на Крымском мосту.

Лежа на асфальте, мокрый, наглотавшийся грязной воды, Канталупов был возвращен к жизни именно этим человеком. Тот сделал ему интенсивный массаж сердца и искусственное дыхание рот в рот. Канталупов увидел над собой в свете утренних фонарей лицо — оно, как белое пятно, плавало в сумраке, кружило, как птица. Канталупов зашелся кашлем, повернулся на бок — его стало бурно рвать, но он был спасен. Лицо приблизилось. Обладатель его, ничуть не брезгуя и не тушуясь, бережно вытер с подбородка Канталупова слизь и рвотные массы.

— Вам лучше? — спросил он. Голос у него был негромкий, мягкий. — Зачем же вы так глупо? — спросил он уже строже. — Так торопиться, ничего толком не выяснив, не попробовав исправить…

— Не-че-го вы-яс-нять, — по слогам выдохнул Канталупов. — Она…

— Она вас не любит. — Обладатель мягкого голоса кивнул. — Ну конечно, а что же вы хотите — все и так сразу? Конечно же, она вас не любит. Пока.

— Чего ты мелешь? Ты ж… вы ж ее не знаете. И какое ваше дело? — Канталупов уже был в силах спорить.

Обладатель мягкого голоса положил на его мокрый лоб прохладную ладонь. Так щупают лоб тяжелобольных, проверяя температуру, — жест был отработанный, профессиональный.

— Ей лет двадцать семь, она не замужем, — сказал он. — У нее красивые глаза, она блондинка… нет, волосы у нее рыжие. У нее гордый нрав и большие запросы, которым вы пока не соответствуете… Ну конечно же, она вас не любит — у нее ведь есть мужчина, которого она любит сама и очень, ну просто сил нет как хочет женить на себе.

— Откуда вы знаете? Я… я его убью. Сейчас вот пойду туда и убью. Я и себя убью. Все равно убью. — Канталупов рванулся из лужи, что натекла с него на асфальт.

Где-то далеко, наверное на Садовом еще, запела-заиграла «Скорая».

— Да это нетрудно, вы же думаете об этом, а я вижу. — Обладатель мягкого голоса снял с его лба руку. — И это даже не очень трудно. Трудно другое. Жить, верить, желать, не терять надежду. Вы в силах подняться? Гам «Скорая» едет, но, я думаю, вам лучше избежать прелестей страховой медицины. Вы ведь приезжий, да? Ну вот. Моя сестра — врач, она поможет вам лучше. Я отвезу вас к ней.

— Мне не нужен никакой врач, я… пустите меня!

— Вы сильно ударились о воду, когда прыгали с такой высоты. У вас болевой шок, потом, вы наглотались разной дряни. Если не принять таблетки, вполне можете схлопотать дизентерию. Поверьте, это уж совсем отдалит вас от предмета ваших чувств — понос, фу, вещь неэстетичная. — Обладатель мягкого голоса начал тихонько, но очень настойчиво и властно поднимать Канталупова.

И только тогда тот его рассмотрел — туман, застилавший глаза, поредел. Ну, вроде нестарый еще — лет сорока мужик, моложавый, но лицо все в мелких морщинках, с очень подвижной мимикой. Волосы странного какого-то белого кукольного цвета — не поймешь, то ли совсем седые, то ли крашеные.

— Убивать себя, а тем более свою любовь — грех, — шепнул этот тип. — И прыгать с моста ночью — мальчишество, ведь взрослый уже, солидный человек — жена, ребенок… Мало ли что бывает. Надо не отчаиваться, а искать выход, средство искать, которое поможет наверняка.