Рейтинг темного божества

— Я чувствую… Я предполагаю. Я убеждена — другой причины точно нет. А это… тоже мало похоже на причину, но уж больно странное происшествие…

— Какое еще происшествие?

— Это случилось позавчера, нет, позапозавчера — в среду. Но ты должна сначала сама это увидеть.

— Что я должна увидеть? Анфиса, милая, давай-ка ты приляжешь, а я найду в твоей аптечке валокордин и…

— К черту валокордин! Катя, ты должна это увидеть своими глазами. Дай мне, пожалуйста, вон ту коробку. — Анфиса указала на стоявшую на подоконнике красную картонную коробку, разрисованную черными птичками-галочками, из тех, что по дешевке продаются в «ИКЕА».

Тут в прихожей пискнул домофон.

— Кто это? — вскрикнула она. — Кто это может быть так поздно?! Катя, это опять он, точнее, оно… Не впускай его, не открывай!!

Нервы у нее уж точно были совсем не в порядке. Катя решила завтра же утром позвонить другой своей подруге, Нине, — она врач, она подскажет, куда обратиться.

— Кто там? — спросила она, на цыпочках подходя к двери.

— Это я. — Голос принадлежал не ночному призраку с ножом, а Сергею Мещерскому. — Катюша, это ты? Наконец-то методом «тыка» я вас нашел! Я тут уже полчаса езжу между домами, адрес в памяти восстанавливаю.

— Поднимайся на третий этаж, — велела Катя. — Анфиса, не волнуйся, это Сережка приехал. Помнишь Сережку? Я подумала — лучше будет, если сейчас в этом доме появится мужчина.

— Этот шибздик? — Анфиса хмыкнула. — Тоже мне мужчина. Ну ты даешь, Катька. Да он мне по локоть и тебе по локоть. От кого он нас с тобой сумеет защитить?

Глава 8. АНГЕЛИНА

Ангелина Зотова открыла дверь квартиры своим ключом. Хоть отец и дома — вон телик орет-разоряется на кухне, — звонить бесполезно. С отцом у Ангелины — война холодная и беспощадная.

В тесной прихожей, где сам черт ногу сломит от разного хлама, горит тусклая лампочка. Сколько помнит себя Ангелина, эта постылая лампочка вечна. На улице хлещут потоки воды, гроза. А здесь, в ободранной прихожей, сухо, как в крысиной норе. «Нора. Я вернулась в свою нору. И я не сделала то, что должна была сделать, не сумела». Ангелина без сил прислонилась к двери, секунду постояла в оцепенении. Потом медленно, словно каждое движение причиняло ей боль, начала стягивать с плеч насквозь промокшую кожаную куртку, испускавшую смердящую вонь сгнившей мездры. Куртку давно пора было выбросить на помойку, но Ангелина этого не делала — внешний вид и запах, исходивший от ее одежды, были ей совершенно безразличны. Она провела рукой по лицу, стирая дождевую влагу, — ничего, сейчас, сейчас все опять войдет в норму. Она ведь только что прямо на лестничной площадке приняла новую дозу. Сейчас все снова будет ништяк. И силы появятся.

Собственное отражение в зеркале заставило ее отвернуться. Нет, зеркала не созданы для таких, как она. Однажды летом она решила даже усугубить это впечатление — взяла и обрилась под ноль. Ходила, чувствуя себя совсем парией, отверженной. Но эта отверженность была сродни печати избранничества. Парни на улице глядели как-то странно, с прищуром. Почти все они были акселераты и казались Ангелине великанами. Если вы появились на свет женщиной, очень низкорослой женщиной, почти карлицей, «кнопкой», — весь мир представляется вам подошвой мужского сапога, подбитого гвоздями, который вот-вот наступит и раздробит вам хребет.

Тяжелые сапоги военного образца имелись у отца — Ангелина помнила их с одиннадцати лет.

— А, явилась наконец. — Голос отца с кухни.

— Не твое дело, заткнись.

— Я сейчас так заткнусь — не встанешь!

Ангелина прислушалась — судя по голосу, уже хорош. Но пьет сегодня один, без приятелей — без гнилозубого, насквозь прокуренного Матвеича с четвертого этажа, без вечно потного Жоры, без Силуянова с Черкизовского рынка, который гаже их всех. Она прошла в ванную — замызганную, оплеванную, — открыла воду и сунула голову под кран. После таких дел хоть отмокай, как вобла… Такими делами она еще не занималась — это было впервые. И неудачно. Ничего, первый блин всегда комом. Удар был неловкий, замах слабый… В следующий раз, который ждать себя не заставит, она знает, как и куда бить. Она снова взглянула на себя в зеркало. Сжала кулак и поднесла его к стеклу. Внезапно ее снова охватила слабость. Так уже бывало — и спешный прием таблеток не помогал. Сначала небывалый подъем сил, веселое животное бешенство — кажется, горы свернешь и любого встречного разорвешь пополам. А потом внезапно полный упадок сил. Холодный пот на лбу — вот как сейчас… Колени как ватные — видимо, от пережитого напряжения. Все-таки что там ни говори, а мандраж ее бил — там, у этого чертова подъезда на Пятнадцатой Парковой.