Молчание сфинкса

КОЛОСОВ: Валяйте хоть на латыни.

Через пять минут Салтыков с Изумрудовым уехали. Черный «Мерседес» с тонированными стеклами растворился в туманной осенней мгле, словно его в Воздвиженском никогда и не было.

Глава 28

СЕСТРА И БРАТ

Это событие одновременно ждали с нетерпением и не ждали совсем: объявилась Анна Лыкова. Сама.

Наблюдение, установленное за антикварным салоном «Галантный век» в Сивцевом Вражке, доложило: утром в половине десятого (как обычно, за полчаса до открытия) Анна Лыкова вошла в салон. Никита Колосов, организовавший наблюдение за местом работы так внезапно и загадочно исчезнувшей из поля зрения фигурантки, решил наведаться в «Галантный век» лично. В сложившейся ситуации допрос Анны Лыковой интересовал его чрезвычайно.

На столе Никиты лежал суточный рапорт сотрудников оперативно-поискового управления, осуществлявших наблюдение за квартирой Лыковых на Автозаводской. Там значилось черным по белому, что ни Анна, ни ее брат Иван Лыков дома не ночевали. В 23:45 наблюдением был отмечен «неизвестный примерно 28— 30 лет, ниже среднего роста», появившийся во дворе дома и, как было указано в рапорте, «в течение длительного времени изучавший фасад и затем тщетно пытавшийся проникнуть в запертый кодовым замком подъезд № 3, где располагалась квартира фигурантов». К рапорту прилагались фотоснимки, сделанные из машины наблюдения. Никита увидел на фото Мещерского — ба!

Увы, бедный Серега искал ночной порой в дождь и ненастье свою дальнюю родню совсем не там, где следовало. Никита подумал даже: а не взять ли его с собой в салон «Галантный век»? Пусть убедится воочию, что Анна жива, а то он, кажется, до сих пор уверен в обратном, несмотря на все доводы логики. Но затем он решил этого не делать: Мещерскому и так хватило детективных переживаний в Лесном. Он до сих пор не оправился от потрясения.

Честно говоря, фешенебельных антикварных салонов Никита еще ни разу за всю свою оперативную практику не посещал. Случая такого не выпадало. Когда он вместе с двумя сотрудниками отдела убийств приехал в Сивцев Вражек (тихий, чистенький, заставленный иномарками, отмытый дождем), было одиннадцать часов дня. В антикварном салоне в такую рань не было еще ни единого клиента, только персонал и охрана.

Салон внутри отчего-то напомнил Никите музыкальный ящичек с секретом. Видел он такие в музее, старинные. Папочки, витрины, а в них финтифлюшки разные с прибамбасами — дорогие финтифлюшки, изящные, воплощение самой красоты и роскоши, но в принципе совершенно бесполезные, напрочь выпавшие из канвы времен.

В дверях Никиту встретил дюжий охранник. На удостоверение он отреагировал правильно — видно, сам был из отставников: «Вам старшего менеджера вызвать?» Никита сказал, что ему необходимо срочно поговорить с Анной Лыковой.

Охранник поднял трубку телефона на стойке рецепции: "Анна Николаевна, тут вас спрашивают. Нет, нет, это не ваш брат. Насчет него я все помню, не беспокойтесь. Это из уголовного розыска. К вам проводить? Пожалуйста, через зал и направо.

Замечание охранника о брате Никита отметил особо: судя по нему, Лица Лыкова со своим младшим братом не хотела встречаться. Было ли это нежелание результатом ссоры или же она боялась?

Когда Никита переступил порог небольшой светлой комнаты ("тол, жалюзи на окнах, ноутбук, факс и толстые цветные каталоги антикварных аукционов на французском и английском), Анна Лыкова встретила его стоя. Она старалась казаться спокойной, но удавалось ей это плохо. Никиту поразили перемены в ее облике — эта странная, сквозившая во всех ее жестах, в словах, в чертах лица болезненная нервозность. Казалось, Анна то собирала всю себя в кулак, то отпускала, то вновь собирала накрепко, словно готовилась к какому-то отпору, к борьбе. Господи, с кем?

— Вы? — она явно узнала Колосова. — Вы хотели меня видеть? Что-то случилось? В Лесном, да?

— Убийство, — Никита и не собирался скрытничать.

— Он убит? — Лыкова пошатнулась. — Роман?!

В ее голосе, во всей ее хрупкой, как-то сразу словно пополам сломавшейся фигуре было столько неподдельного отчаяния, что у Никиты дрогнуло сердце. И жаль ее стало — так жаль. А к жалости тут же примешалась злость, досада, обида. Салтыков стал почти неприятен из-за того только, что здесь, в этом шкатулочном, антикварном мирке, его (несмотря ни на что!) так любили, так горевали о нем. «Черт! — подумал Никита. — Чтоб их всех…»