28  

– Это был высочайший призыв к исполнению долга? – спросила она, немедленно проснувшись.

– Да. Семенцато. Уборщица нашла его в кабинете во Дворце дожей.

– Мертвым?

– Да.

– Убит?

– Похоже на то.

Она сняла очки и положила их на бумаги, которые рассыпались перед ней по одеялу.

– Ты послал охранника к палате американки? – спросила она, предоставляя ему следовать за быстро сделанным логическим заключением.

– Нет, – признался он, – но сделаю это, как только доберусь до Дворца. Я не думаю, что они рискнут дважды за одну ночь, но человека пошлю.

Как легко возникли эти «они», сотворенные его нежеланием верить в совпадения и Паолиным нежеланием верить в гуманность.

– Кто звонил? – спросила она.

– Монико.

– Хорошо. Я позвоню ему и скажу про охранника.

– Спасибо. Не жди меня. Я боюсь, что это займет много времени.

– И это тоже, – проговорила она, нагибаясь вперед и собирая курсовые.

Брунетти снова наклонился и на этот раз поцеловал ее в губы. Она страстно ответила на поцелуй.

Он выпрямился, и она удивила его, обвив руками его талию и прижавшись лицом к его животу. Она что-то сказала, что-то совсем неразборчивое. Он нежно погладил ее по голове, но мыслями уже был с китайской керамикой и Семенцато.

Она отодвинулась и потянулась за очками. Надевая их, она сказала:

– Не забудь взять сапоги.

Глава 9

Комиссар венецианской полиции Брунетти прибыл на место убийства директора самого знаменитого музея города, неся в правой руке белый пластиковый пакет, на котором красными буквами было написано название супермаркета. Внутри лежали черные резиновые сапоги сорок третьего размера, которые он купил в «Станда» три года назад. Первое, что он сделал, подойдя к посту охраны у подножия музейной лестницы, это вручил пакет сидевшему там охраннику, сказав, что заберет, когда будет уходить.

Поставив пакет на пол около своего стола, охранник доложил:

– Один из ваших там наверху, синьор.

– Хорошо. Скоро еще придут. И коронер. Пресса уже подвалила?

– Нет, синьор.

– Что там уборщица?

– Пришлось отвести ее домой, синьор. Она, как его увидела, плачет не переставая.

– Настолько плохо, да?

Сторож кивнул.

– Ужасно много крови.

Ранение в голову, вспомнил Брунетти. Да, крови должно быть много.

– Когда доберется домой, всех всполошит, значит, кто-нибудь обязательно позвонит в «Гаццетино». Постарайтесь задержать репортеров внизу, когда прибудут, пожалуйста.

– Я постараюсь, синьор, но не знаю, будет ли толк.

– Держите их здесь, – сказал Брунетти.

– Да, синьор.

Брунетти посмотрел на длинный коридор, в конце которого была служебная лестница.

– Кабинет там наверху? – спросил он.

– Да, синьор. Повернете наверху налево. Вы увидите свет в конце прохода. Я думаю, ваш человек в кабинете.

Брунетти развернулся и пошел по коридору. Его шаги отзывались зловещим эхом, метавшимся между стенами и лестницей, к которой он направлялся. Холод, пронизывающий сырой зимний холод сочился из пола и из кирпичных стен коридора. Позади себя он услышал резкий лязг металла по камню, но никто его не окликнул, так что он продолжил путь по коридору. Вечерняя сырость давала о себе знать, оседая скользкой пленкой на широких каменных плитах у него под ногами.

Наверху он повернул налево и двинулся к свету, падавшему из открытой двери в конце прохода. С полдороги он позвал:

– Вьянелло!

Сержант незамедлительно появился в дверном проеме, одетый в тяжелое шерстяное пальто, из-под которого торчала пара ярко-желтых резиновых сапог.

– Виопаsera, [22] синьор, – сказал он и изобразил рукой нечто среднее между салютом и приветствием.

– Виопаsera, Вьянелло, – отозвался Брунетти. – Как там?

Морщинистое лицо Вьянелло осталось непроницаемым, когда он ответил:

– Довольно плохо, синьор. Выглядит так, будто тут была борьба: кругом беспорядок, стулья перевернуты, лампы повалены. Он был крупный человек, так что я бы сказал, что их должно было быть двое. Но это первое впечатление. Я уверен, что ребята из лаборатории скажут нам побольше. – Говоря, он отступил в сторону, чтобы Брунетти смог войти.

Внутри все соответствовало описанию Вьянелло: торшер наискось упал на стол, его стеклянный абажур был разбит; стул валялся на боку за столом; шелковый ковер сгрудился в ком перед столом, его длинная бахрома зацепилась за щиколотку мертвого человека, лежащего на полу рядом. Он лежал на животе, одна рука придавлена весом тела, другая выброшена вперед, ладонью вверх, пальцы согнуты, как будто он уже просил милостыню у небесных врат.


  28  
×
×