Двадцать лет спустя (часть вторая)

— Ну, если и есть на фелуке вооруженная засада, то уж это никак не здесь. Пойдем теперь посмотрим, что Портос предпринял по части ужина.

И, поблагодарив шкипера кивком головы, он вернулся в каюту, где сидели его друзья.

По-видимому, Портос не нашел ничего или, должно быть, усталость взяла верх над голодом, потому что, растянувшись на своем плаще, он спал глубоким сном, когда вошел д’Артаньян.

У Атоса и Арамиса, убаюканных легкой качкой, тоже начали понемногу слипаться глаза, и они уже готовились отойти ко сну. Шум, произведенный д’Артаньяном при входе, заставил их очнуться.

— Ну что? — спросил Арамис.

— Все, слава богу, благополучно, — успокоил он их. — Мы можем спать спокойно.

Услышав эти успокоительные слова, Арамис снова склонил свою усталую голову. Атос попытался было изобразить на своей физиономии бесконечную благодарность, которую он чувствовал по отношению к д’Артаньяну за его предусмотрительность и заботливость, но из этого ничего не вышло. Да и сам д’Артаньян, подобно Портосу, больше чувствуя потребность в сне, чем в еде, отпустил Гримо, разложил плащ и улегся вдоль порога таким образом, что загородил собою дверь, и в каюту нельзя было попасть, не наткнувшись на него.

XXIX. Портвейн

Минут через десять господа уже спали. Нельзя было того же сказать об их слугах, положительно страдавших от голода и особенно от жажды.

Мушкетон и Блезуа приготовили себе постели, положив дорожные сумки прямо на доски. На висячем, как и в другой каюте, столе стояли и покачивались, когда судно накренялось, кувшин с пивом и стаканы.

— Проклятая качка! — проговорил Блезуа. — Я чувствую, что буду все время лежать пластом.

— И что всего хуже, для борьбы с морской болезнью у нас есть только ячменный хлеб и это варево из хмеля. Скверно! — заметил Мушкетон.

— А где же ваша фляжка, Мушкетон? — спросил Блезуа, кончив приготовления для ночлега и подходя нетвердыми шагами к столу, у которого уже сидел Мушкетон. — Где ваша фляжка? Уж не потеряли ли вы ее?

— Нет, я не потерял ее, она осталась у Парри, эти черти шотландцы всегда хотят пить. А ты, Гримо, — обратился Мушкетон к своему товарищу, когда тот вернулся после обхода судна с д’Артаньяном, — тебе тоже хочется пить?

— Как шотландцу, — лаконически отвечал Гримо.

Он сел рядом с Блезуа и Мушкетоном, вынул записную книжку и стал подсчитывать общие расходы, так как он нес, между прочим, обязанности казначея.

— О! — застонал Блезуа. — Меня уже мутит.

— Если тебя мутит, — наставительно заметил Мушкетон, — съешь что-нибудь.

— По-вашему, это еда? — сказал Блезуа, презрительно указывая на ячменный хлеб и пиво.

— Блезуа, — объявил Мушкетон, — помни, что хлеб — пища каждого истинного француза. Да и всегда ли есть он у француза? Спроси-ка Гримо.

— Ну, пусть хлеб. Но пиво? — продолжал Блезуа с живостью, свидетельствовавшей о блестящей способности находить нужные возражения. — И пиво, по-вашему, настоящий напиток?

— Ну, — проговорил Мушкетон, поставленный в тупик, — тут, я должен признаться, это не так: пиво французу противно, как вино англичанину.

Блезуа всегда испытывал безграничное удивление перед жизненным опытом и глубокими познаниями Мушкетона; однако его вдруг обуял дух сомнения и недоверия.

— Как же это так, Мустон? Неужели англичане не любят вина?

— Они ненавидят его.

— Однако я сам видел, что они пьют его.

— Это в виде наказания. Вот тебе доказательство, — продолжал, надуваясь от важности, Мушкетон. — Один английский принц умер от того, что его посадили в бочку с мальвазией; я сам слышал, как об этом рассказывал аббат д’Эрбле.

— Вот дурень! Хотел бы я очутиться на его месте.

— Ты можешь, — заметил Гримо, продолжая свои подсчеты.

— Как так? — удивился Блезуа.

— Можешь, — повторил Гримо, считая в уме и перенося цифру четыре в следующий столбец.

— Могу? Но как же? Объясните, Гримо.

Мушкетон хранил полное молчание и даже, казалось, не обращал никакого внимания на вопросы Блезуа. Тем не менее и он насторожил уши.

Гримо продолжал считать и наконец подвел итог.

— Портвейн, — проговорил он только одно слово, указывая на среднее отделение нижней палубы, которое он и д’Артаньян осматривали в сопровождении капитана.