Снежная смерть

— Нет! О! Он здесь! Он здесь! Я не хочу! Умоляю, помогите…

Я словно окаменела, я в столбняке, я слышу шум воды из ванной, я слышу этот насмерть перепуганный голос, и я не знаю, что делать.

— Ради Бога, помогите, я не хочу…

Фоном возникает шум. Какое-то жужжание. Жужжание электрической дрели. Болезненный спазм в желудке. Я сплю, скажите мне, что мне это снится, что это неправда.

Теперь Соня кричит, кричит, как одержимая, а жужжание все приближается, я слышу, как захлопывается дверь, а потом удары в эту дверь. Отчетливые, сильные удары. Я подкатываюсь к телефону, хватаю трубку здоровой рукой, но я не могу говорить, я не могу спросить, где она, а Иветт все не идет, она ничего не слышит, и позвать ее я тоже не могу! Я бросаю трубку, подкатываюсь, как безумная, к ванной, натыкаясь на мебель, бью креслом в перегородку — раз, другой, а в это время на другом конце провода дверь вдруг поддается, я слышу треск дерева, а потом — снова рев дрели…

— Да что случилось? Что на вас нашло?

Крик в гостиной, полные ужаса мольбы. Иветт выходит, из ванной тянет паром и запахом мыла.

— Что случилось?

Я протягиваю руку к трубке, откуда доносятся нечленораздельные стоны вперемежку с призывами на помощь.

Иветт бежит к телефону, шлепанье босых ног по полу.

— Алло? Кто говорит? Алло?

— Слишком поздно… , — бесконечно печально шепчет Соня. — Слишком… поздно…

— Кто говорит? Где вы? Где вы?

— Собака… Мне удалось спасти собаку… пожалуйста…

— Где вы? Что происходит?

Тишина. Тишина, прерываемая звуком дыхания двух человек. Один дышит тяжело, со свистом, другой — медленно и глубоко.

Щелчок. Трубку повесили. Гудки «занято».

— Вроде бы девушка с собакой! Вызову жандармов! Может быть, это и шутка, но…

Не думаю, что это шутка. Думаю, что Соня действительно умерла только что, на другом конце линии. Что, если бы она позвонила кому-то другому, ее бы могли спасти.

Иветт звонит в жандармерию. Лорье нет на месте, ее соединяют со стажером Морелем. Она бессвязно рассказывает, что произошло. Вешает трубку.

— Они поедут к ней домой. И в ночной клуб. Им не сообщали об исчезновении человека, значит…

Трудно сообщить об исчезновении, пока кто-то не исчезнет.

Жужжание дрели. Всеми своими нервами я ощущаю его. Я сжимаю челюсти с такой силой, что зубы скрипят. Иветт ходит взад и вперед, причитая:

— Но это же невероятно! Эти крики, молодая женщина… Это шутка, такого не может быть, и потом собака, она сказала, что собака в безопасности… Не могу поверить, что…

У Яна было назначено свидание с Соней. Он собирался встретиться с ней после закрытия клуба. Что могло случиться? Ян… Нет, невозможно.

Так проходит полчаса, я сижу, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу, Иветт яростно драит кухню.

Телефон.

Иветт хватает трубку после первого же звонка.

— Да… О, нет! Вы уверены?.. Да, простите меня… Нет, нет, мы на месте.

Щелчок. Рука Иветт на моем плече.

— Ее нашли. В подвале дискотеки. Она… она умерла.

Я сжимаю кулак так, что ногти врезаются в кожу.

— Они сейчас приедут, — продолжает она.

Мы долго молчим. Иветт включает радио и слушает новости. Авиакатастрофа в Малайзии: двести двадцать пять погибших. Расследование против депутата. Новые положения в системе школьного образования: решено вернуться к старой модели. Четвертый день блокады поставок горючего в Пюже-сюр-Аржан. Ожидается нехватка бензина.

Бензин. Люди едут на работу, садятся в машину, слушают те же новости одновременно с нами, закуривают или дают себе клятву бросить курить. И неподвижное тело в подвале.

— Но почему она позвонила сюда? — вдруг спрашивает Иветт.

Я задаю себе именно этот вопрос. Почему, если ее преследовал безумный убийца, она стала искать номер телефона, по которому можно связаться с немой? Нет, Элиз, ты рассуждаешь неверно. Может быть, она хотела связаться именно с нами, с Иветт или со мной. Может быть, она набрала номер, который знала наизусть. Номер моего дяди. Что, дядя ходил в «Мунволк»? Поставим вопрос ребром: не был ли мой дядюшка одним из Сониных «клиентов»? В конце концов, он уже двадцать лет вдовеет. И при этом полон жизни. Ему всего шестьдесят три года, когда я видела его в последний раз, он был в полном порядке, если не считать пуза, — густые седые волосы, высокий, лицо римского патриция.

Мои размышления прерывает приезд запыхавшегося Лорье. Не успев поздороваться, он спрашивает: