Флердоранж — аромат траура

— Начну потихоньку собираться, — сказала Катя кротко. — Завтра доделаю все срочные дела, статьи распихаю по изданиям, а в четверг поеду в Славянолужье. Участковый будет меня снова встречать на старом месте.

— Как это у тебя все легко и просто получается, — Кравченко вздохнул— Интересно получается… Я всего десять минут назад категорически против был, чтобы ты ехала, а сейчас… сейчас уже сижу, соображаю, как болван, что из еды тебе в дорогу купить.

Катя поднялась на цыпочки, обвила шею мужа руками и благодарно поцеловала его, стараясь изо всех сил, чтобы драгоценный не заметил ее торжествующей хитрой улыбки.

Но на этом сборы не закончились.

— Вот тебе атлас Подмосковья. Здесь этот район подробно обозначен, — напутствовал ее «Драгоценный В.А.» на следующий день, вручая ей атлас. — По сторонам там не просто глазей, а сориентироваться старайся на местности, где сама остановишься, где убийство произошло, где главные фигуранты живут.

— А там пока никаких фигурантов нет, — ответила Катя, — и подозреваемых нет. Есть только свидетели — гости, что на свадьбе были. Кстати, Вадичка, тебе фамилия Павловский знакома?

Человек семь могу с такой фамилией назвать. Некоторые по ящику даже выступают.

— Павловский по имени Александр — такого помнишь? Кравченко удивленно присвистнул.

— Он что же, там теперь проживает? — спросил он.

— Вроде бы. Участковый Трубников его упомянул. Я сначала не сообразила, о ком это он, только потом вспомнила.

— Давно его в Москве не видно, — хмыкнул Кравченко. — И не слышно. С журналистикой он вроде бы вашей расплевался совсем. Завязал.

— Он, кажется, в Боснии воевал? — спросила Катя.

— И в Косове, ив Приднестровье, и в Абхазии, и в Чечне. Я его репортажи военные видел и фильмы. Где стреляют — там и он… Мужик он ничего, отважный. Только с головой у него, по-моему, давно не все в порядке. — Кравченко усмехнулся: — Ему бы в век Байрона родиться, Лермонтова. Дуэли там, кони, черкесы, казаки, Кавказ подо мною… А не теле-еле-новости. Даже чудно было его видеть с камерой в руках. Впрочем, он среди журналистов всегда белой вороной был. И на всех за это огрызался. А вел себя подчас красиво, да. Но как последний дурак.

— Про него писали, что он какого-то губернатора на дуэль вызвал — на пистолетах и на палашах в конном строю, засмеялась Катя.

— Губернатор в результате все в хохму превратил, — сказал Кравченко. — Я, если б на то уж пошло, в русскую рулетку ему предложил бы сыграть.

— Ты бы! — Катя махнула рукой. — Конечно, ты у нас круче всех… Ой, я не то совсем хотела сказать. Конечно, смешно в наше время совершать такие нелепые поступки…

— Вот-вот. Смешно, но вам, женщинам, нравится. Кстати, у него к женщинам — я это сам в одном его интервью читал — чисто потребительское отношение. Женщина — это отдых солдата. Наложница и Служанка. И все. Никаких там чувств и сантиментов — чистая физиология. Чем же этот Чайльд-Гарольд Иваныч в Славянолужье теперь занят?

— Трубников назвал его наш скотопромышленник. Сказал, что он какую-то барду на спиртзаводе Хвощева-старшего покупает на откорм каких-то герефордов.

— Это коровки такие мясные, — снисходительно пояснил Кравченко. — Да, вот это по-нашему, по-бразильски… Из бретеров и народных трибунов в скотопромышленники. Деньжата надо чем-то зарабатывать на хлеб с маслом. А в горячих точках болтаться обрыдло, Партии своей не создашь — вакансий нет, в депутаты выбраться — он уж там был однажды. Кажется, чуть от скуки не загнулся. Так что самое время — на покой, к земле поближе. Ему сколько, сорок, наверное, уже стукнуло? Ну, правильно. Это в тридцать хорошо с Калашниковым наперевес по Балканам скакать. В сорок пора родовое гнездышко вить да зеленые в банке копить на обеспеченную старость.

— Ты так говоришь, будто все о нем наверняка знаешь, — возразила Катя недовольно, — ты этого человека вживую в глаза не видел, только по телевизору. А судишь.

— Терпеть я таких, как он, не могу. Болтунов, — сказал Кравченко.

Катя вздохнула — драгоценный был весь в этой фразе. Любая сильная и яркая личность мужского пола вызывала в нем неуемное агрессивное желание помериться с этой самой силой и победить. А если это было никак невозможно, оставалось только одно — не переваривать.

— Что-то мне снова резко расхотелось отпускать тебя одну в эту глушь, — сказал Кравченко, пристально глядя на Катю, — что-то ты уж слишком этим типом заинтересовалась.