60  

– Вода сейчас теплая, а если озябнешь, я тебя согрею. Будем любоваться звездами. Идем. – Он поднялся и потянул меня за руку.

– Ты сумасшедший, – засмеялась я.

– Я – романтик.

Мы вышли из дома и спустились к реке по едва заметной тропинке. Ночь была тихая, звезды отражались в черной воде, я ступала очень осторожно, боясь нарушить эту тишину. Илья разделся и с разбега прыгнул в воду, некоторое время я наблюдала за ним, не решаясь войти в реку. Он доплыл до противоположного берега, помахал мне рукой.

– Давай сюда! – крикнул он, смеясь, и я все-таки решилась.

Вода действительно была теплой, я быстро достигла середины реки, Илья плыл мне навстречу.

– Ну, как? – спросил он.

– Восхитительно.

– Я же говорил…

Минут через пятнадцать мы поплыли к берегу, Илья подхватил меня на руки, закружил на месте, я взвизгнула, вцепившись в него, а он вдруг замер, глядя мне в глаза.

– Ты невероятно красива, – сказал он то ли с досадой, то ли с удивлением.

– Это плохо?

– Не знаю. Я уже ничего не знаю.

– Уже?

– Несколько дней назад я считал любовь романтическими бреднями, сказкой для взрослых. А сейчас мне трудно представить свою жизнь без тебя. Мысль о том, что тебя со мной не будет, причиняет мне боль.

– Что нам мешает быть вместе? – спросила я.

– Ты могла бы меня полюбить?

– Странный вопрос, учитывая, что мы любовники.

– Заниматься любовью не значит любить.

– Ты сейчас обо мне или все-таки о себе? – поинтересовалась я с усмешкой.

– Должно быть, недоверчивость у меня в характере, – вздохнул он, опуская меня на землю, я сделала шаг назад, и он вновь обнял меня.

– Наверное, нам лучше вернуться в дом, – поспешно сказала я. Он отстранился.

– Да, конечно.

Если Илья рассчитывал на то, что ночное купание вызовет у меня желание откровенничать, то напрасно. Кстати сказать, я на его откровенность тоже рассчитывала и, поднимаясь по тропинке, со злостью думала, что не обладаю искусством вертеть мужчинами и так, и эдак, чего в настоящий момент очень хотелось. Илья оставался для меня загадкой, а причина, по которой он с таким упорством держался рядом со мной, по-прежнему была не ясна. Я исповедаться тоже не спешила, ведь я не знала, кто передо мной: друг или враг. Тут возможны варианты, он может быть врагом, который испытывал ко мне нечто вроде влюбленности, или все-таки другом, у которого были веские причины хранить свои тайны. Конечно, можно еще раз попытаться вызвать его на откровенный разговор, но почему-то я была уверена: результат будет такой же. Мы жонглировали словами, пытаясь придать некий смысл тому, что смысла было лишено, и погребали то, что имело смысл под словесной шелухой. И так успели поднатореть в этой игре, что она стала приносить нам некое удовлетворение. Иногда я думаю, что было бы, не имей люди возможности говорить? Чтобы тебя поняли, пришлось бы совершать поступки. Только поступок имеет значение. А слова… за словами можно спрятать все, что угодно. И все-таки в тот момент я очень нуждалась в словах. Мне хотелось, чтобы Илья говорил о себе, о своих чувствах. Я была уверена, что смогу отличить правду от лжи. Возможно, это еще одна иллюзия. Я резко повернулась, остановившись в трех шагах от крыльца, и Илья, шедший сзади, едва на меня не налетел. Я положила ему руки на плечи и спросила:

– Ты меня любишь?

– Боюсь, что да, – ответил он и вздохнул, и я поверила в то, что он сказал. Но это мало что объясняло, скорее запутывало.

– Почему ты боишься? – все-таки спросила я, уже зная, что на сей раз правды он не скажет.

– Потому что в твоей жизни мне нет места, как нет тебе в моей.

– Грустно, – кивнула я и поцеловала его. Мы стояли, обнявшись, и каждый думал о своем.

Уже ближе к утру, лежа в его объятиях, я все-таки вернулась к нашему разговору:

– Ты боишься неприятных сюрпризов?

– Кто их не боится, – усмехнулся он, поглаживая мое плечо. – Я ничего о тебе не знаю. Даже имени, – добавил он со вздохом.

– Сомневаюсь. Интуиция мне подсказывает, что ты знаешь куда больше.

– Мои догадки не в счет. Я ведь могу ошибаться, – сказал он.

– Ты ошибаешься в главном. Ты считаешь, что в происходящем я играю главную роль. В действительности я всего лишь фигурка на шахматном поле. Одна из многих. А переставляет их кто-то другой.

– Наверное, так и есть. В любом случае мне не следовало в тебя влюбляться. Это все только усложняет.

– А, по-моему, все просто: есть ты, и есть я. Остальное не имеет значения.

  60  
×
×