Прощай, Византия!

Они ехали по Киевскому шоссе, миновали Внуково. Вон там, за лесом, некогда жил в своей резиденции прославленный маршал, а теперь проживает банкир, напротив некогда была госдача брежневского министра иностранных дел, которого американцы прозвали «мистер НЕТ». А вон там была дача Любови Орловой и Александрова.

Повернули в сторону Калмыкова. И спустя четверть часа уже въезжали в массивные железные автоматические ворота, в тот двор, как в крепость.

Их цель была проста — побеседовать с членами семьи, которые собрались здесь, в этом загородном доме. Колосов смотрел в окно машины, и ему казалось, что время остановилось здесь, точно уснуло или остекленело на этих прямых, аккуратно подметенных аллеях, обсаженных голубыми, еще такими советскими елками. Он увидел кирпичный фасад дома, многочисленные окна, глянул наверх — и внезапно сердце его замерло.

Окно мансарды третьего этажа под самой крышей было распахнуто настежь в этот холодный ветреный ноябрьский день. А на подоконнике стоял ребенок — тот самый — Колосов узнал бы его из тысячи. Он не держался, не цеплялся ни за что — ручки его просто не доставали до краев рамы. Он стоял и смотрел вниз — на них. Еще мгновение — и он бы…

Колосов услышал сдавленный крик — это закричала беременная жена Константина Абаканова — Евгения. Крик этот полоснул его по сердцу, и он, позабыв обо всем, бросился в дом. В тот миг он не реагировал ни на что — ни на поднявшийся за спиной переполох, ни на обстановку внутри. Судаковы-Абакановы кричали и суетились, шум стоял, как в курятнике.

— Где у вас лестница наверх? — крикнул Колосов.

— Вот сюда, за мной, скорее. — От всего этого семейного содома отделился, отпочковался бледненький темноволосый паренек лет шестнадцати, увлекший Колосова через обширную, как зал, гостиную и сумрачную столовую к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. В мансарду вела еще одна лестница — винтовая. Колосов преодолел ее в три прыжка и, к счастью, не опоздал — буквально сдернул ребенка с подоконника.

— Малыш, ты что? Ты куда залез-то? — тормошил он мальчика.

Тот молча отталкивал его от себя крохотными ручками, крутил головой. Снова, как и там, в «Скорой», пытался вырваться, словно чужие прикосновения были для него нестерпимы. На этот раз он не кричал и не визжал, но это странное молчание — нет, безголосие — отчего-то напугало Колосова сильнее, чем тот поросячий визг на дороге.

— Как же вы можете оставлять его одного без присмотра? — обрушился он на подоспевшего парня. — Да еще при открытом настежь окне!

— Открытом окне? — Парень (позже Колосов узнал, что его имя Федор Абаканов-Судаков) поспешно захлопнул створки. — Я не знаю… Странно, что оно вообще открыто. Наверное, мама здесь проветривала или шпингалет соскочил.

Колосов хотел было осмотреть окно, но ему помешали. И с беседой тоже ни черта не вышло. Происшествие всех выбило из колеи. Знакомство хоть и состоялось, но все было как-то нервно, скомканно. В довершение всего то ли от испуга, то ли еще по какой причине беременной жене Константина Абаканова — этой самой Евгении — стало плохо. Позвонили врачу. И все вообще смешалось.

— Нет, так мы с этой компанией далеко не уйдем, — тихо, веско изрек Ануфриев, когда вся их пышная делегация возвращалась назад несолоно хлебавши. — Тут надо проработать иной вариант.

Этим иным вариантом и должна была стать Нина Картвели.

— Мальчик, по-твоему, хотел броситься вниз? — тихо спросила Катя, выслушав его краткий рассказ. — Не рано ли в четыре года решаться на самоубийство?

Он не ответил. Он все уже сказал ей. Все, что мог.

— Ладно, раз ты настаиваешь, я позвоню Нине, приглашу ее сюда. — Катя взяла телефон. — Только я не уверена, что она согласится.

— Можно обойтись и без согласия.

Катя резко обернулась: на пороге кабинета покачивался с носка на пятку тот самый тип — Ануфриев.

— Как это так? — Катя выпрямилась.

— Человека ставят в определенные условия, и он работает. Добросовестно. — Ануфриев прошелся по колосовскому кабинету. — А согласие, барышня, — это пустая формальность.

— Барышни в супермаркете за кассой. Я офицер милиции, — сказала Катя. — Запомните, пожалуйста.

— Я запомню. — Ануфриев улыбнулся ей. И сразу — точно ластиком — стер улыбку со своих тонких губ.

Глава 7. ДОМАШНИЙ МАСКАРАД

Над Киевским шоссе, забитым в час пик транспортом, гулял северо-восточный ветер. Резкие порывы его глохли только в густом лесу, отделявшем дачный поселок Калмыкове от шумной магистрали.