Аптекарша

По наследству от бабушки мне достался старинный кукольный магазинчик — игрушечный прилавок с тридцатью деревянными ящичками, а на каждом ящичке своя фарфоровая табличка, в них-то я и храню свои пряности. Тут и ждал меня первый удар: пакетики ванили, корицы, гвоздики и кардамона, извлеченные из своих ящичков, без всякого разбора были свалены в омерзительно розовую пластмассовую банку из-под дешевого кофе. В ящички же Марго чего только не напихала: пластыри, резиновые прокладки из набора для консервирования, этикетки для морозильника, канцелярские скрепки, ластики и всякую прочую несъедобную ерунду. Я сперва чуть в обморок не грохнулась, потом собрала весь этот омерзительный хлам, отнесла его в неприбранную спальню Марго и шваркнула ей на кровать. Та поняла меня совершенно правильно: это было объявление войны.

А жизнь моя с переездом в фирнхаймский дом и без того заметно осложнилась. Это от моей старой квартиры до аптеки было рукой подать, из Шветцингена я добиралась уже существенно дольше, а теперь и на машине не всегда за полчаса успевала. Но ни от работы, ни от своей самостоятельности я пока что отказываться не собиралась. Так что вставала я утром раньше всех.

Вскоре после меня, по идее, должен был уходить из дома и Левин, но, по-моему, он теперь не слишком-то рвался в университет, предпочитая всласть отоспаться. Так что я уже успевала отработать несколько часов за прилавком, когда на моей вилле, должно быть, только-только садились завтракать. От одной мысли об этих их совместных трапезах у меня мгновенно портилось настроение.

Дитер, надо отдать ему должное, не сидел сложа руки; он сразу же начал искать работу, но по его специальности страхового менеджера мест нигде не было. В транспортном агентстве ему предложили нерегулярные заработки — подменять других водителей. И хотя работа водителя грузовика — он освоил ее в армии — была явно ниже уровня его квалификации, он все же согласился.

С тех пор Дитер часто бывал в разъездах; работа, конечно, непостоянная и нерегулярная, но мне очень импонировало, что он ею не побрезговал. К тому же в свободные дни он много работал в саду, а в комнатах, которые они занимали с Марго, поклеил обои, покрасил окна и двери и вообще делал много полезной работы по дому. Левин предоставил в его распоряжение «мерседес» Германа Грабера.

Когда Дитер и Марго бывали вместе, я, не скрою, не спускала с них глаз. В каких они отношениях? Трудно сказать — какая-то общность, скорее товарищеская или просто по жизни, безусловно, есть, но ни намека на сексуальность, никаких нежностей и ласк я, во всяком случае, заметить не смогла. Да спят ли они вообще друг с другом? Поскольку оба молоды и ложатся в одну просторную постель Германа Грабера, надо полагать, что да.

Левин и я разместились в четырех комнатах на первом этаже. В так называемом «рабочем кабинете» Левина не умолкал второй телевизор. В будущем я планировала перенести наверх нашу спальню и, разумеется, оборудовать там же детские комнаты. В полуподвале находилась бывшая комната Марго, а под крышей — две мансардных комнаты, изначально задуманные как помещение для прислуги. Там была свалена сейчас та часть мебели старого Грабера, которой ни мы, ни Марго с Дитером не нашли применения. Левин, конечно, прав: для двоих этот дом слишком велик.

Именно поэтому мне особенно трудно было объявить Дитеру и Марго, что они должны освободить помещение. Они, кстати, даже не сразу меня поняли.

— Разве мы тебе мешаем? — ошарашенно спросил Дитер.

С наибольшим удовольствием я бы ответила начистоту, что лично он не мешает мне нисколько в отличие от его беспутной лахудры-жены. Мне и самой было до смерти неловко — какие тут могут быть доводы? Видимо, Левин, вопреки уверениям, так и не сказал им, что они должны подыскать себе новое пристанище.

Она работает не покладая рук, твердила Марго с видом заносчивым и униженным одновременно. Она и вправду что-то делает, но все, к чему бы она ни прикоснулась, вызывает у меня одно отвращение. Деревянные лестницы в доме она не столько моет, сколько грязную воду по ступенькам размазывает, о мастике для натирки полов слыхом не слыхивала. В комнатах наверху все провоняло, эта неистребимая вонь расползается по дому во все углы. Похоже, она ни разу не проветривала даже у себя в спальне, не говоря уж о кухне. К войлочным губкам, которыми она стирает пыль, невозможно прикоснуться — я завела себе свои и старательно их прятала. Однако она очень скоро их обнаруживала и еще скорей испоганивала, так что я теперь почти ежедневно возвращалась домой с целым набором новых, свежекупленных. И потом, я просто не могу слышать, как она игриво называет Левина «хитрюгой Хрюшей».