Врата ночи

Вы меня понимаете, Сергей? Какой нам нужен человек?

Мещерский глянул на него, на Скуратова.

— Я вас понимаю.

— Прошу у вас извинения.

Мещерский кивнул — принято. Асам подумал: в элитных спецподразделениях, поговаривают, новичков бьют под дых без всякой там «психологии» и душеспасительных бесед и наблюдают, чего просочится больше — слез, крови, соплей или злости. А эти... Эти господа военные и историки с их вежливыми тихими подходцами кулаков не марают. Берут этакий виртуальный ножичек и кромсают ваше самолюбие, вашу выдержку. Что ж, у каждого свои методы проверки на прочность, проверочки...

— Вы верхом ездить умеете? — спросил Астраханов.

— Умею, но... В общем, не очень. Не джигит.

— Вот кто у нас джигит, — засмеялся Скуратов, кивая на Алагирова. — А он ведь, знаете, Сергей, как волновался, как готовился. Ночь сегодня не спал, ей-богу, все хотелось свежему человеку, вам то есть, свое мастерство продемонстрировать. Мальчишка же еще сущий!

Алагиров усмехнулся — смуглое лицо его разом просветлело. Поднялся, дружески хлопнул Мещерского по плечу:

— Айда, Серго, красавцев наших поглядишь. Там и груз, там и все. Что на это скажешь?

И по тому, как он просто и легко перешел с ним на «ты», Мещерский понял, что какую-то часть негласного экзамена он уже сдал более или менее успешно. Но понял и то, что эти необычные клиенты будут исподволь присматриваться к нему еще очень долго.

В конюшне царило лихорадочное оживление — иначе описать эту веселую атмосферу Мещерский затруднялся. Конюшня была большой: двадцать восемь лошадей, содержавшихся в аккуратных, отделанных свежеструганым деревом денниках. Пахло сеном, овсом, лошадиным потом, выделанной кожей. На стене у входа висели уздечки, украшенные наборным металлом. Тут же на стеллаже были сложены новенькие седла.

Хозяйничали конюхи, а над ними был свой начальник — седенький крепыш Иван Данилыч, в прошлом якобы профессиональный жокей, ныне же тренер. «Наш конский папа», как представил его на ухо Мещерскому Скуратов.

Они в сопровождении Ивана Даниловича шли по проходу вдоль стойл. Пофыркивание, тихое ржание... Мещерский смотрел на лошадей. Почти все они были накрыты синими суконными попонами с аббревиатурой АЮР — «Армия Юга России». Все это — и само здание конюшни, и вычищенные до блеска стойла, и весьма дорогие конно-спортивные аксессуары, и сами ухоженные, сытые лошади — свидетельствовало о том, что у югоармейцев имеются средства, и не на один лишь поход на Восток.

И, словно опять угадав его мысли, Астраханов, а он чувствовал себя тут как рыба в воде, начал с воодушевлением рассказывать Мещерскому, «как все тут у них начиналось». Как строились новые помещения, набирался персонал, как приобретали лошадей — скольких пришлось выхаживать...

Подвел к одному из денников. Его занимал молодой гнедой жеребчик с белой отметиной на лбу и перебинтованными бабками.

— Вот этого с Алексеем по бросовой цене купили, выбракован был подчистую, — он потянул коня за Узду, поворачивая его голову к Мещерскому. И тот увидел, что конек — кривой на один глаз.

— Родовая травма, — вздохнул Астраханов. — Под нож бы пошел. Алешке сильно приглянулся. Пожалел он его. Одним словом, купили на конеферме, выходили. Жеребенком-то слабеньким был, в чем душа держалась. А вот Ничего, выправился. Резвый, шустрый. Пусть себе живет. Ему и одного глаза хватает — солнце видит. А Призы брать — другие найдутся.

В дальний конец конюшни Мещерского не повели.

— Нет, этих в деле надо смотреть, — решил Скуратов. Он повел Мещерского к боковой двери-воротам, выходившим прямо на поле для выездки.

Солнце клонилось к горизонту. Наступал вечер. Комары стали еще злее. Мещерский то и дело хлопал себе ладонью по шее и щекам. Они встали у кромки поля, облокотившись на полуразвалившуюся изгородь.

— Денег соберем к следующему году и здесь все приведем в порядок, — сказал Скуратов и, глядя на садящееся за дальний лес солнце, добавил: — Если живы будем, конечно.

— Конечно, проще было бы ехать на джипах и вездеходах, — усмехнулся в тон ему Мещерский. — По пескам — по горам, нынче здесь, завтра там... Я вот все думаю, как эти ваши питомцы перелет до Тегерана перенесут. А потом пустыня Гилян... Там, конечно, все совсем не так, как девяносто лет назад, но все-таки это аравийская пустыня, не что-нибудь. Там нам массового падежа лошадей не избежать.

Дробный топот копыт по пыли... Из ворот конюшни галопом вырвался вороной жеребец под седлом. На нем сидел Алагиров — и как сидел! Конь, направляемый умелым седоком, стремительно обогнул круг. Заплясал, загарцевал, встал на дыбы. Алагиров показывал его восхищенному Мещерскому. Выездка была безупречной.