– Может, она была содержанкой? – предположила Катя. – Какого-нибудь олигарха? А что? Потом надоела, вышел какой-то конфликт. Олигарх нанял высококлассного киллера, и тот ее укокошил. А в квартире искал материалы, компрометирующие босса. В вашу версию «не ограбления» это вполне укладывается. И вообще… это было бы здорово.
– То есть как это здорово?
– Ну, в смысле интересно для читателей, для прессы, есть что писать мне, как все подать, обыграть, – Катя оживилась.
– Экая ловкая вы с выводами.
– Но разве в вашу версию, Федор Матвеевич, моя не укладывается?
Гущин засопел.
– Включите-ка машинку, вы умеете, – кивком он указал на компьютер. – Так, вот эта папка. Тут у меня ее фото, что мы в квартире изъяли. Вот она голубушка, Вероника наша.
Потерпевшую Лукьянову Катя видела там, в квартире, во время осмотра – мертвой. А сейчас с экрана монитора на нее смотрела Лукьянова живая, улыбающаяся.
– Тянет она, по-вашему, на любовницу олигарха? – спросил Гущин. В его голосе сквозило сомнение.
Лукьяновой было на вид лет сорок: крашеная стриженая блондинка, крупная, коренастая. Вроде и симпатичная, и одновременно мужланистая – черты лица резкие, волевые. Нос длинный, скулы выдаются. Этакая типичная спортсменка – лыжница, биатлонистка, а может, даже мастер спорта по бегу с препятствиями.
– Вкусы у мужчин разные, – осторожно заметила Катя.
– Ну да, ну да, – Гущин кивнул. – Только, будь я олигархом, выбрал бы за свои кровные кого-нибудь покрасивше этой бабы, мир ее праху.
Из розыска Катя вернулась задумчивая и вместе с тем оживленная. Прежние страхи, связанные с ночным убийством, казались чем-то уже совсем стыдным, досадным (с чего это она так разволновалась, дура, даже вон к психотерапевту кинулась), а дело-то, кажется, того-с… С каким-то непонятным пока душком. Вроде как ограбление, а вроде и нет. Вещи из квартиры пропали, а Гущин считает, что пропали лишь «носители информации» и кое-что для отвода глаз. Кое-какие факты указывают на то, что Лукьянова находилась у кого-то на содержании, что позволяло ей не работать и при этом жить припеваючи. И вместе с тем внешность у нее не модельная, совсем не модельная.
Поглощенная раздумьями, Катя вышла на Никитскую улицу. Было полседьмого вечера, рабочий день завершился. Ни о чем, кроме дела Лукьяновой, Катя и не помышляла (по крайней мере так ей воображалось). Маршрут вверх по Никитской до бульвара был ее излюбленным ежедневным маршрутом. И тем не менее…
Вон и здание ТАСС. На часах уже без четверти семь. Она опоздала? Куда это она опоздала? Катя прошла Калашный переулок, обогнула театр «У Никитских ворот». Крохотная площадь в начале бульвара на той стороне улицы была пуста. Катя непонятно отчего (так ей казалось) испытала вдруг жестокое разочарование. Ну вот, этого и следовало ожидать…
– Я здесь!
Она уже шагнула на проезжую часть, чтобы перейти на зеленый свет, – и замерла, оглянулась. СКВЕРНОСЛОВ-довлатовец вырос точно из-под земли.
– Все-таки пришли.
– Я не пришла… Я иду домой, просто иду домой.
Он твердо и одновременно бережно взял ее за локоть и как ребенка перевел через дорогу на бульвар.
– Пустите меня. – Катя изо всех сил делала вид. Строила из себя. Но была рада. Черт возьми, с чего бы это?
– Пришли, потому что я сказал: буду торчать тут всю ночь.
– Можно подумать, что вы ждали.
– Вон моя машина, а на заднем сиденье одеяло, плед. Ждал бы вот тут, – он указал на круглую театральную тумбу напротив магазина «Букеты», – а потом в машине, немножко подремал бы и снова на пост.
– Вы что, ненормальный? – Катя выпалила это и внезапно осеклась, прикусила язык. Вспомнила, где они впервые встретились. Разве можно такое ляпать тому, с кем познакомилась в приемной у… Она вспыхнула. Он отпустил ее локоть, который крепко держал.
– Просто мне очень захотелось увидеть вас снова, – сказал он. – Что в этом плохого?
Она посмотрела на него. Он улыбался. Но глаза его не улыбались, они были серьезны. Странно, но в этот раз ей не показалось, что он «похож на футболиста».
– Екатерина Сергеевна, – церемонно выдала Катя.
– Ермаков Евгений Иванович. Лучше просто Женя, Катя.
– Вы со всеми девушками вот так знакомитесь?
– Нет.
– Вы… вы дочитали своего Довлатова до конца?
Он снова взял за локоть. Они стояли на замощенном пятачке у театральной тумбы, на краю нескончаемого потока машин. Их обходили прохожие, торопившиеся перебраться через этот поток на зеленый свет.