Мера отчаяния

— Вы задумывались о том, что это могла быть за причина?

На сей раз Дзамбино открыто рассмеялся, увлекшись предложенной игрой в вопросы и ответы и явно получая от нее удовольствие.

— Если б мы жили в другом веке, я бы сказал, что он опасается за свое доброе имя. Но поскольку сейчас эту безделицу легко купить, полагаю, все дело в том, что из-за повышенного интереса к его персоне на свет могло всплыть некое обстоятельство, которое он хотел скрыть.

И опять рассуждения адвоката в точности повторяли ход мыслей Брунетти.

— У вас есть какие-либо предположения?

Дзамбино долго колебался, но все же ответил:

— Боюсь, это некорректный вопрос, комиссар. Хотя Митри мертв, у меня по-прежнему есть перед ним профессиональные обязательства, и я не могу позволить себе сообщать полиции то, что знаю, а тем более то, о чем лишь догадываюсь.

Брунетти сразу же стало любопытно, что именно известно Дзамбино, и захотелось попытаться выудить у него эту информацию. Но он и рта не успел раскрыть, как адвокат опять заговорил:

— Чтобы сэкономить ваше время, скажу вам так: я понятия не имею, что его беспокоило. Он ничего не рассказывал мне о своих обстоятельствах — только об этом деле с разбитой витриной. Так что никаких предположений у меня нет, но, повторяю, если б они были, я бы не стал ими делиться.

Брунетти улыбнулся одной из своих самых сердечных улыбок, пытаясь оценить, какую долю составляет в словах Дзамбино правда.

— Вы были очень любезны, уделив мне так много времени, адвокат, не стану больше отрывать вас от дел. — Он встал и направился к двери.

Дзамбино пошел проводить его.

— Надеюсь, вы раскроете это дело, комиссар, — произнес он у дверей кабинета.

Адвокат протянул своему гостю руку, и тот тепло пожал ее, размышляя, действительно ли Дзамбино честный человек или только искусно притворяется.

— Я тоже надеюсь, адвокат, — сказал Брунетти на прощание и отправился домой, а оттуда вернулся в квестуру.

18

Где-то на заднем плане в сознании комиссара весь день маячила мысль о том, что они с Паолой сегодня приглашены на ужин. С тех пор как его жена находилась под арестом — хотя Брунетти и старался избегать этого слова, — они не ходили в гости и никого у себя не принимали. Но сегодняшнее торжество было запланировано несколько месяцев назад — двадцать пять лет со дня свадьбы лучшего друга и коллеги Паолы по университету, Джованни Морозини, и отказаться теперь не представлялось возможным. Джованни дважды спасал карьеру Паолы: один раз — уничтожив ее письмо ректору, в котором она называла последнего жадным до власти и некомпетентным, а второй — убедив ее не подавать тому же ректору прошение об отставке.

Джованни преподавал в университете итальянскую литературу, его жена — историю искусств в Accademia di belle arti, ^[21] и все четверо за долгие годы крепко сдружились. Поскольку остальные трое большую часть времени проводили за книгами, Брунетти в их обществе иногда чувствовал себя неловко, убежденный в том, что искусство они считают более реальным, чем жизнь. Однако в теплых чувствах четы Морозини по отношению к Паоле не приходилось сомневаться, и комиссар согласился принять приглашение, особенно когда Клара позвонила и уточнила, что ужин состоится не в ресторане, а дома. Брунетти совсем не хотелось появляться на публике, пока положение жены перед законом не прояснится.

Паола по-прежнему продолжала преподавать в университете, не видя к тому препятствий, и домой вернулась в пять. До прихода Брунетти она успела приготовить детям ужин, принять ванну и собраться.

— Ты уже одета? — спросил он, переступив порог. На Паоле было короткое платье, словно сделанное из тончайшего золота. — Я никогда прежде не видел этого наряда, — добавил он, вешая пальто на крючок.

— И как тебе? — спросила она.

— Очень нравится, — улыбнулся он, — особенно фартук.

Паола удивленно опустила глаза, но, прежде чем она успела понять, что муж провел ее, и выразить свое неудовольствие, он уже повернулся и зашагал по коридору в их спальню. Она двинулась обратно в кухню и в самом деле повязала фартук, он тем временем надел темно-синий костюм.

Чуть позже он присоединился к ней, расправляя воротничок рубашки под пиджаком:

— К которому часу мы приглашены?

— К восьми.

Брунетти приподнял рукав и взглянул на часы:

---

21 Академия изящных искусств (ит.).