Мера отчаяния

Брунетти взял бутылку «Шардонэ», потянулся через стол, чтобы наполнить бокал Паолы, налил и себе. Их глаза встретились, она едва заметно улыбнулась ему и еще незаметнее кивнула.

— Думаю, нам нужно взглянуть на этот вопрос их глазами, попытаться воспринять его с их точки зрения, по крайней мере настолько, насколько нам позволят наши собственные культурные предрассудки, — заявила Dottoressa Санта-Лучия и еще несколько минут объясняла необходимость расширить свое видение, чтобы осознать культурные различия и отнестись к ним с уважением, какого они заслуживают, поскольку развились в ответ на потребности, характерные для разных обществ.

Через некоторое время — Брунетти как раз успел допить вино и доесть вареную картошку — она закончила, подняла бокал и улыбнулась, словно ожидая, что восторженные слушатели подойдут к кафедре и станут благодарить ее за интересную лекцию. Молчание затянулось. Наконец Паола первой нарушила его, повернувшись к хозяйке:

— Клара, давай я помогу тебе отнести тарелки на кухню.

Брунетти вздохнул с облегчением, и не он один.

Позже, по дороге домой, Брунетти спросил:

— Зачем ты позволила ей разглагольствовать?

Паола лишь пожала плечами.

— Нет, скажи.

— Да о чем тут говорить! — Паола отвечала с неохотой. — С самого начала было очевидно, что она хочет вовлечь меня в разговор, выудить у меня, почему я так поступила. Зачем еще ей нести всю эту чушь насчет девочек, которые являются «расходным материалом»?

Брунетти брел рядом с ней, держа ее под руку. Он кивнул:

— А может, она сама в нее верит.

Они прошли еще немного в задумчивости, потом он произнес:

— Мне всегда были отвратительны такие женщины.

— Какие «такие»?

— Которые относятся с презрением ко всем остальным женщинам. — Они сделали еще несколько шагов. — Только представь себе ее несчастных студентов, а особенно студенток!.. А самое неприятное — она так уверена в каждом своем слове, она считает, что только ей открыта непреложная истина. — Он немного помолчал. — Подумай, каково это — сдавать ей экзамен? Отступи хоть немного от того, что она вещала на лекциях, — и плакал твой диплом.

— Мало кто защищается по культурной антропологии, — заметила Паола.

Брунетти рассмеялся, полностью соглашаясь с ней. Они оказались на своей калле и замедлили шаг. Он повернулся к ней:

— Спасибо тебе, Паола.

— За что? — Она сделала вид, что не понимает.

— За то, что не стала ввязываться в битву.

— Битва окончилась бы тем, что она спросила бы меня, почему я дала себя арестовать, а я вовсе не желаю с ней это обсуждать.

— Глупая корова, — пробормотал Брунетти.

— Это уже дискриминационное замечание, — сказала Паола.

— Именно!

19

Эта вылазка в светское общество дала им понять, что повторения они не желают, так что они вернулись к своей уже ставшей привычной жизни и перестали принимать какие бы то ни было приглашения. Но их обоих все же раздражала необходимость вечер за вечером сидеть взаперти. Раффи счел их постоянное присутствие достойным иронических замечаний, но Кьяре нравилось, что они все время дома, и она заставляла родителей играть в карты, смотреть бесконечные телепрограммы о животных, а также организовала турнир по «Монополии», грозивший растянуться и на следующий год.

Паола каждый день отправлялась на работу в университет, а Брунетти — в квестуру. Впервые в жизни они стали радоваться огромным горам бумажной работы, которые обрушивало на них государство с его запутанной бюрократической системой.

Поскольку Паола была причастна к делу, Брунетти решил не ходить на похороны Митри, хотя при других обстоятельствах непременно сделал бы это. Два дня спустя он снова перечитал отчеты из лаборатории и с места преступления, а также заключение о вскрытии, сделанное Риццарди и занимавшее целых четыре страницы. Эта работа отняла у него чуть ли не целое утро и заставила задуматься о том, почему и в профессиональной, и в личной жизни ему все время приходится возвращаться к одному и тому же. Во время своей краткосрочной ссылки он дочитал Гиббона и принялся за Геродота, по окончании которого его ждала «Илиада». Преждевременные смерти, жизни, оборвавшиеся насильственно…

Он взял заключение о вскрытии и отправился в кабинет синьорины Элеттры; одного взгляда на нее оказалось достаточно, чтобы развеять все его мрачные раздумья: она была одета в немыслимо красный пиджак и белую крепдешиновую блузку с расстегнутой верхней пуговичкой. Как ни странно, когда комиссар вошел, она ровным счетом ничего не делала, просто сидела за столом, опираясь подбородком на ладонь, и глядела в окно, любуясь церковью Сан-Лоренцо, видневшейся вдалеке.