Праздник, который всегда с тобой

— Он ходил сюда при Франке.

— Да, а я был chausser. Вы знаете, что такое chausser?

— Я напишу книгу о тех годах в Париже, и хочу написать что-нибудь о нем. Я пообещал себе, что напишу такую книгу.

— Правильно, — сказал Жорж.

— Я опишу его таким, каким запомнил его в начале знакомства.

— Правильно, — сказал Жорж. — Тогда, раз он ходил сюда, я его вспомню. Все-таки люди не забываются.

— И туристы?

— Это другое дело. Но, говорите, он часто сюда ходил?

— Для него это было важно.

— Напишите о нем, каким его запомнили, и, раз он ходил сюда, я его вспомню.

— Посмотрим, — сказал я.

Дополнительные парижские заметки

Рождение новой школы

Черно-синие блокноты, два карандаша, точилка (перочинный нож был слишком расточителен), мраморная столешница, запах cafe creme, запах утренней влажной уборки и удача — вот и все, что тебе было нужно. Для удачи ты держал в кармане конский каштан и кроличью лапку. Мех на лапке давно вытерся, кости и сухожилия отполировались от трения. Коготки царапали подкладку кармана, и ты знал, что удача — с тобой.

В некоторые дни шло так хорошо, что ты мог создать местность и пройти через лес на опушку, подняться на возвышенность и увидеть холмы за озерным заливом. Грифель мог сломаться в коническом гнезде точилки, ты выковыривал его маленьким лезвием перочинного ножа или бережливо затачивал карандаш острым лезвием и снова продевал руку в просоленную по?том лямку рюкзака, поднимал его, продевал другую руку в лямку и направлялся к озеру, ощущая спиной тяжесть рюкзака и мягкость соснового игольника под мокасинами.

И вдруг раздавалось:

— Привет, Хем. Ты чем это занят? Пишешь в кафе?

Конец твоей удаче — и захлопываешь блокнот. Хуже этого ничего не могло случиться. Лучше бы, конечно, сдержаться, но у меня это плохо получалось, и я говорил:

— Какая нелегкая тебя принесла, сукин сын?

— Чуди себе на здоровье, но зачем грубить?

— Пошел вон, трепло несчастное.

— Кафе — для всех. У меня такое же право быть здесь, как у тебя.

— Шел бы ты в свое «Пти Шомьер».

— Господи! Не будь таким склочником.

Теперь можно было уходить и надеяться, что это случайный визит, что визитер забрел сюда ненароком и нашествий больше не будет. Для работы были и другие подходящие кафе, но до них далеко, а это — твое, домашнее. Нехорошо, если тебя выживут из «Клозери де Лила». Надо было или держать оборону, или отступать. Разумнее, наверное, было уйти, но меня разбирала злость:

— Слушай, для таких паразитов, как ты, кафе сколько угодно. Какого черта приходишь сюда и пакостишь в приличном кафе?

— Я зашел выпить. Чего тут такого?

— У нас тебе бы налили, а после разбили бы твой стакан.

— Где это «у вас»? Тут симпатичное место.

Он сидел за соседним столом, высокий толстый молодой человек в очках. Он заказал пиво. Я решил не обращать на него внимания и попробовать писать дальше. Отвернулся и написал две фразы.

— Я всего лишь заговорил с тобой — и только.

Я промолчал и написал еще фразу. Когда разогнался, вошел, остановиться трудно.

— Ты, смотрю, стал таким важным, что с тобой уж и не заговори.

Я написал еще фразу, закончил абзац и перечел. Он был неплох, и я написал первую фразу следующего абзаца.

— О других ты никогда не думаешь, а у них тоже могут быть затруднения.

Я всю жизнь слышал жалобы. Оказалось, что я все равно могу писать дальше, и они мешали не хуже другим шумов — точно не хуже попыток Эзры играть на фаготе.

— Представь, что ты хочешь стать писателем и чувствуешь это каждой клеточкой тела, а у тебя не идет.

Я продолжал писать, удача еще была при мне и остальное тоже.

— Представь, что это на тебя накатило как бурный поток, а потом отхлынуло, и ты остался немой и безмолвный.

Уж лучше, чем немой и шумный, подумал я и продолжал писать. Теперь он почти орал, и невероятные его изъявления успокаивали как визг циркулярной пилы на лесопилке.

— Мы ездили в Грецию, — расслышал я через некоторое время. До тех пор я воспринимал его речь как шум. Я сделал свою норму, продолжение — завтра.

— Тебя там употребили по-гречески?

— Что за пошлости? — сказал он. — Ты не хочешь дослушать?

— Нет. — Я закрыл блокнот и сунул в карман.

— Тебе неинтересно, что там было?