Алиедора

Обшарить привешенные к поясу кошели. Схватить заплечный мешок, швырнуть в него полкаравая и кусок солонины. Змейкой скользнуть под пологом – она надеялась, что остальной десяток, включая Рикки, останется возле огня.

…И столкнуться лоб в лоб с тем же Рикки, застывшим с разинутым ртом и поднятыми руками.

Наверное, можно было прижать палец к губам. Можно было схватить за руку и потащить следом, в конце концов, кто этот Рикки – раб, он только обрадуется свободе.

Они бесконечно долго смотрели друг другу в глаза, время остановилось. Плечи мальчишки вдруг приподнялись, он набирал в грудь воздуха; наверное, чтобы закричать.

Алиедора не знала и не могла знать. Вместо этого её рука вновь ударила – кинжалом, покрытым кровью убитого десятника. Прямо под ошейник. Они с мальчишкой оказались слишком близко, чтобы тот успел хотя бы отдёрнуться.

И вновь ей повезло. Рикки опрокинулся, зажимая рассечённое горло; Алиедора перепрыгнула через тело и метнулась в промежуток между шатрами.

Метнулась – и остановилась. Суматошно бегущий привлечёт куда больше внимания, чем спокойно идущий.

…Было уже совсем темно. Лагерь остался позади, а она всё не могла в это поверить. Содрала отвратительное, забрызганное кое-где, как оказалось, кровью платье, швырнула наземь. Хотела бросить и кожух, но передумала: какой-никакой, а в нём теплее. Тщательно вытерла мхом клинок – размеренными, механическими движениями, словно только тем и занималась, что резала людям глотки.

Её затрясло потом, когда она уже взобралась в седло, когда усталый и голодный жеребец вновь побрёл невесть куда сквозь чащобы, отыскав узкую звериную тропу.

Она, благородная доньята, убила троих, легко и непринуждённо. Ни в чём не повинную молоденькую маркитантку, едва ли сильно старше её самой; старого вояку, преломившего с нею хлеб, и мальчишку, просто оказавшегося у неё на дороге.

Подкатила тошнота. Алиедора собралась спрыгнуть с жеребца, но нет – ей слишком дорого досталась еда. Позволить себе слабость, рвоту – никогда!

Она выпрямилась, усилием воли загоняя дурноту внутрь.

В конце концов, это жизнь.

«Я никого не хотела убивать специально. Так получилось. Значит, так надо, чтобы я жила. В конце концов, этот Ухват сам напросился – незачем было волочь в шатёр первую подвернувшуюся девицу за скромную плату в две миски каши. Доброй каши, даже с мясом – но всё-таки просто каши.

А Рикки тоже виноват – зачем хотел кричать? Или был неложно предан оному Ухвату-Кочерге-Лопате?

Нет, я не стану лить слёзы. Я не стану корчиться в приступах, выблёвывая на ранний снег только что съеденное. Я жива – они мертвы. И пусть судят меня Семь Зверей, если ещё осталась у них такая власть».

* * *

Зима накатывала неотвратимо. Всё чаще падал снег, всё медленнее он таял, всё холоднее становилось ночами, и даже тёплый бок гайто не спасал.

А Гниль, та самая Гниль, что должна была стереть с лица земли осаждающее замок Венти войско, всё не прорывалась и не прорывалась.

Осада же замка затягивалась. Сенор Деррано явно не горел желанием лезть на высокие, считавшиеся неприступными стены; с юга и с севера, из Долье и из оказавшихся под рукой короля Семмера меодорских земель ползли караваны с припасами для его войска. Они, увы, хорошо охранялись, и поживиться Алиедоре ничем не удавалось. Маркитанты тоже оказались не лыком шиты, сбиваясь в большие обозы и нанимая внушительную стражу.

Доньята, как могла, растягивала доставшиеся ей солонину и хлеб, жалела каждую крошку. Но чудес на свете не бывает, краюха не вечна, и в конце концов Алиедоре вновь пришлось выбирать – или она подловит кого-нибудь возле дерранского лагеря, или ей придётся уйти.

Хотя если вдуматься – куда ей уходить от родных стен, над которыми по-прежнему гордо вьётся стяг рода Венти? Меодор, столица королевства, открыла ворота Семмеру; иные владетели, особенно из малых, страшась полного разорения своих земель, изъявили ему покорность. Толковали, что королева и коннетабль бежали на север, в Доарн, где сейчас и собирают полки. Двинуться туда?

По лицу доньяты – загрубевшему, обветренному, грязноватому – текли злые слёзы, когда она в конце концов повернула скакуна на полночь.

Здесь, возле родного дома, она могла только умереть: или красиво и быстро, или медленно и мучительно.

Глава 6

Дольинцы захватили и центр, и восток Меодора. Доньята направила скакуна на северо-запад, вдоль широкой дороги, что вела от Венти к Артолу, – кратчайший путь к доарнской границе. Там, среди своих, она осмотрится и решит, что делать.