Один на один

Таракан остановился и задумался. Саша опустил руку под кровать, пытаясь нащупать ботинок, и тут только обнаружил, что лежит не только одетый, но и обутый. Таракан заметил движение, почуял опасность и припустил что было мочи к шкафу. Нет на свете более наглых и в то же время более чутких существ, чем отечественные общажные тараканы… «Хрен с тобой, – подумал Саша, – обои жалко пачкать».

Внутри все ныло и болело. Как физически, так и морально.

Господи, как же это все-таки по-русски и как же это все-таки пошло – топить горе в вине!..

Господи, да какой же идиот придумал такие обои?! Еще в девятом, помнится, классе, когда проходили так и не понятую Сашей тусовку «Трех сестер» Чехова, учительница специально тыкала их носом: смотрите, ремарка: «Входит Наташа. На ней розовое платье с зеленым поясом». И трагически умолкала, давая возможность прыщавым оболтусам-девятиклассникам самим постичь всю глубину пошлости такого сочетания.

Обои были розовые в зеленую клетку.

Саша, кряхтя, слез с кровати и поплелся на вахту – звонить Маше. Проклятые сорок ступенек дались ему с большим трудом. Его мучили стыд и раскаяние. Но больше всего его мучила неизвестность. Хрен его знает, чего он наплел вчера ночью, вернувшись с Мишкиных похорон? Кого обличал, на кого сердился? А вдруг он сгоряча наговорил Маше каких-нибудь особо обидных слов? Ох, не хотелось бы, ох, не надо…

– Приезжай скорей! Я кислые щи на обед варю! – сказала по телефону добрая Маша, усугубив Сашины страдания еще и стыдом за издевательство над беззащитной женщиной.

Саша хлебнул пустого чая и вышел на улицу. В животе противно забурчало, в голове давно шумело, перед глазами изредка проносились хвостатые, как метеоры, яркие вспышки.

На эскалаторе пришлось изо всех сил держаться за поручень, а при сходе с эскалатора несколько раз крепко зажмуриться, чтобы убедиться, что из стоящей здесь урны НЕ растет дерево. Реклама в вагоне вызывала самые неожиданные и гнусные ассоциации. Веселые жареные цыплята напоминали пациентов ожогового отделения. От призыва «сделать ремонт со вкусом» на зубах ощутимо заскрипел песок. Всемирно известная зажигалка нестерпимо воняла бензином.

Маша встретила провинившегося уютным незлым ворчанием. На ней был надет короткий халатик и мягкие шлепанцы с помпонами. Саше показалось, что он никогда в жизни не видел более симпатичного сочетания. Особенно сентиментальному «с бодуна», ему захотелось немедленно сползти вниз, обнять Машу за теплые колени и умереть от благодарной нежности.

Похлебав живительных кислых щей, выпив бутылку пива и повалявшись часа два на диване, Саша совершенно ожил. Для завершения похмельного курса он решил занятся «трудотерапией» – подмел пол в прихожей и вкрутил новую лампочку в торшер.

Вечером, заметив, что Маша заводит будильник, Саша страшно расстроился. Ведь это означало, что впереди двое суток Машиного дежурства. А значит, два пустых длинных дня и две бесконечные холодные ночи для него.

– А ты не можешь прогулять? – на всякий случай спросил он.

– Что ты! Это ж не завод какой-нибудь. Меня не то что за прогул, за десять минут опоздания – фить! – и за дверь, без разговоров!

– Строгие у тебя хозяева… – подивился Саша.

– Да уж, строгие! – засмеялась Маша. Она стояла у дивана в тоненькой ночной рубашке, словно подсвеченной изнутри. Саша тут же полез обниматься и горячо, по-детски, зашептал ей в ухо:

– А как же я? Один останусь? Я здесь один умру…

– Не плачь, маленький, – прошептала Маша, – отвечая на его объятия, – я что-нибудь придумаю.

И что вы думаете? Придумала!

Назавтра, уже в четыре часа дня, позвонила и тихо-тихо, наверное, трубку рукой прикрывала, скомандовала:

– Приезжай! Быстро записывай куда.

Мама миа! Ну и хоромы! Никто, конечно, не позволил Саше бродить по дому и рассматривать, но и без того стало ясно: богато люди обитают. Ну, да и фиг с ними. Сашу сейчас больше интересовала не окружающая роскошь, а Машина маленькая комнатка под лестницей, где так кстати расположился диванчик.

Далеко в доме часы пробили десять.

– Хорошо как… – проговорил Саша, обнимая Машу. Они лежали на диванчике, тихонько переговариваясь в темноте. Одно жалко – курить нельзя, ну, да ради такого случая и потерпеть можно.

Наверное, они немного задремали, потому что никто из них не услышал, как открывается дверь. Внезапно зажегшийся свет ударил по глазам, не хуже мокрого полотенца.