Двойной любовник

— Если у Итана не хватило ума сложить два и два, чтобы понять, к чему приведет признание перед всем городом в интимной связи с Эбигейль, то он получил по заслугам. И ему еще повезло, что все так просто и легко закончилось. А Эбигейль… Удивительно, что ее еще камнями не забросали.

— Ты рисковал их жизнями! Ведь у тебя не было никакой уверенности. Судья мог приговорить их к смерти!

— Для этого судья слишком много должен Монтгомери, я очень мило поговорил с ним перед судебным заседанием. Конечно, у меня не было уверенности… как люди это проглотят. Я боялся, что они вываляют Эбигейль в перьях.

— Замужество Эбби слишком большая радость для многих мамаш. У их дочерей появится шанс выйти замуж.

Алекс улыбнулся:

— Ну вот это уже лучше. Джесс, тебя действительно так сильно волнует судьба Мстителя? Она отвернулась:

— Я не понимаю, не знаю, что чувствую. Просто беспокоюсь о его ране. Вся эта кровь, она меня заставила…

— Да, я знаю, ты волнуешься, жив он или нет. Может, он поймет, наконец, что достаточно наигрался в Мстителя. И оставит эту забаву.

Джессика неприязненно посмотрела на Александра.

— Надеюсь, Нельба Мэсон станет твоей женой. У нее характер такой же приятный, как и ее личико. А теперь, не будешь ли ты столь любезен держаться подальше от меня и моей семьи и оставить нас в покое! — С этими словами Джессика повернулась и ушла.

— Черт, черт, черт, — бормотал Александр после ее ухода. Он-то считал свою комбинацию с Итаном и Эбигейль очень изощренной. — Мститель не столь умен, как, кажется, ты думаешь, — сказал вслух Александр в направился к дому. Насколько он мог судить и видеть, от Мстителя было пока больше вреда, чем пользы.

Глава 10

С прибытием английского адмирала в Уорбрук жизнь в городе сразу замерла.

Адмирал Уэстморлэнд был высоким мужчиной крупного телосложения в ярко-красном мундире, с голосом, способным перекрыть рев морского урагана. Во главе свиты младших офицеров он выглядел весьма внушительно. Оркестр шотландских волынок приветствовал его высадку на берег, а толпу зевак рассекли надвое для прохода адмирала с его свитой, над которой он возвышался на целую голову.

Ступив на берег, адмирал немедленно направился к холму, на котором было расположено поместье Монтгомери.

Джон Питман, поправляя на ходу свой парик, надетый по столь торжественному поводу, встретил его в сотне ярдов от фасада поместья. Позади него лениво прохаживался Александр, зевая от скуки.

— Сэр, — обратился к адмиралу Питман, сгибаясь в почтительном поклоне.

Адмирал оценивающе смерил Питмана взглядом, затем бросил искоса взгляд на Алекса и двинулся к поместью размашистым шагом.

— Я полагаю, ты и есть Питман. Ты здесь размещаешься? — проревел он громогласно, в то время как один из его младших офицеров уже распахивал перед ним дверь. Он вошел в гостиную, и все находившиеся там сразу замерли.

Дети прекратили свои игры, а Элеонора так и застыла с поднятой ложкой над котелком с жарким. Адмирал не стал задавать никаких вопросов, а просто слегка умерил свой шаг, пока Питман не обежал его кругом.

— Пожалуйте сюда, сэр, — произнес он раболепствующим тоном, указуя на дверь рабочего кабинета Сэйера Монтгомери.

Александр плелся в арьергарде этого кортежа, минуя Элеонору, просто пожал плечами, дав ей понять, что теперь он уже не хозяин в собственном доме.

Войдя в кабинет, адмирал некоторое время постоял молча, а затем, приметив Алекса, выкрикнул ему:

— Вон отсюда! — И сразу два его младших офицера кинулись исполнять приказание адмирала, однако Алекс от них ловко увернулся и произнес:

— Боюсь, что вам придется считаться со мной, я ведь хозяин этого дома.

Стропила заскрипели от гневного выкрика адмирала:

— Я и от своих-то подчиненных наглости не терплю, а от таких вот разноцветных попугаев вроде тебя тем более. Выкиньте его отсюда!

Алекс позволил вывести себя, проклиная свою беспомощность в такой ситуации, когда он не мог ничего предпринять, чтобы постоять за себя, не вызвав подозрений у офицеров армии короля. А посему он стоял на улице и чертыхался про себя, проклиная на этот раз своих предков, построивших усадьбу с такими толстыми звуконепроницаемыми стенами, не позволявшими ему услышать хотя бы отчасти то, что происходило в рабочем кабинете его отца. Только лишь однажды до него донеслись отзвуки громового голоса адмирала, утверждавшего, что если жалеть розги, то дитя вырастет плохим, и понял, что дитя — это Америка.