Возвращение в летний домик

Ей нравилось твердить себе, что те же чувства испытывает и к Расселу, но она понимала, что это ложь. Он ей нравился. Ей нравилось его чувство юмора, его озабоченность мирскими делами, и она восхищалась его талантом. Особенно она любила в художнике то, что его жизнь определялась страстью к искусству. Поистине, родственная душа.

Ее захватывала его профессиональная одержимость. Пока Рассел жил в доме Тристана, почти год, якобы посвящая все время портретам членов семьи, как обычно поступала Зои, на самом деле он по несколько часов в день отдавал рисованию людей, работающих на полях и в доме. Обычных людей. «Люди, заставляющие мир крутиться» сказал он.

Зои была впечатлена скоростью его набросков. Рассел говорил, что натренировался, избегая ударов нетерпеливого учителя. В чем бы не заключалась причина, Зои сравнила его с фотоаппаратом моментальной съемки. Затем ей пришлось долго объяснять, что она имела в виду. Он никогда до Зои никому не показывал свои эскизы на скорую руку.

— Заказчикам бы они не понравились, — пробормотал рисовальщик, пытаясь притвориться, что ему безразлично ее мнение.

Глядя на его творения, Зои могла понять его неуверенность. Это были восхитительные предвестники работ импрессионистов^[32]. Она забрала у Рассела кисть и приложила максимум усилий, чтобы продемонстрировать, как через сто лет Моне нарисует пруд^[33].

— Но это же грубый незавершенный эскиз, — поморщился ретроград. — Нечетко, и мазки неряшливые… ничуть не похоже.

— В этом суть, — настаивала Зои. — Это впечатление от того, что ты видишь. Ты смотришь на что-то реальное, но картина — проекция твоего видения на холст. Не мокрый пруд, не настоящая водяная лилия, ты волен фантазировать, как воспроизвести действительность красками.

Это была упрощенная концепция, примитивная для восприятия человека двадцать первого века, но она оказалась чересчур революционной для Рассела.

Прекрасное сходство — вот наилучшая оценка для него. Но ведь фотографии тогда не еще изобрели.

После того как Рассел взял масляные краски, Зои перестала спорить с ним. Она знала, что не может ничего взять в свое время, когда покинет эти места. Так что увлеклась идеей увидеть когда-нибудь свой портрет на стене какого-нибудь музея. А в настоящий момент она позировала, пока он рисовал. И, не колеблясь, обнажилась по первой же просьбе мастера.

Каждый день они отправлялись в разные места и Рассел создавал очередной этюд. Хоть они это не обсуждали, но Зои понимала, что он намерен оставить на холсте как можно больше от нее, прежде чем они расстанутся навсегда. Интересно, когда же он спал, ведь каждое утро Рассел показывал ей новую картину, созданную в течение ночи.

— Фэйт была здесь вчера вместе с Бет, — сообщил Рассел.

— Она дала тебе ключ?

— Фэйт? Нет, конечно.

— Очень смешно, — съязвила Зои. — Если хочешь, чтобы я осталась, расскажи что знаешь.

— У каждой семьи есть свои тайны, и эта не исключение, — темнил он.

Она посмотрела на кустарники.

— Что это за растения? — коноплю она бы опознала, но, вроде, в те времена марихуана не была вне закона.

Рассел посмотрел на натурщицу.

— Представления не имею. Но Бет обихаживает их. Ее брат ни разу не приходил сюда, а дядя слишком болен.

— Фэйт хорошо потрудилась над дядей.

— Применив множество просвещенных методов из вашей молодой страны? Для столь недолгого развития, вы, наверное, чрезвычайно многое постигли?

Она вдохнула, чтобы пуститься в повествование, но ограничилась интригующим взглядом.

Рассел был заинтересованным слушателем и, более того, интеллигентным. Казалось, он собирает каждую крупицу сказанного ею и складывает их воедино.

— Я уже закончил рисовать твой рот, так что, может, расскажешь побольше о себе?

Зои рассмеялась, поскольку из его уст это прозвучало так чопорно, словно они познакомились только этим утром.

— Я устала, — слукавила она, но в следующую секунду начала описывать ему максимально подробно историю своей жизни. Кое в чем пришлось приспосабливать повествование под восемнадцатый век, но эта была та же самая история. Где бы и когда бы она не обреталась, Зои не помнила, что же произошло.

— Любовь, — вынес вердикт Рассел, когда она закончила. — Что бы не случилось, это наверняка связано с любовью. Только любовь может породить подобную ненависть.

---

32 Импрессионизм — (фр. impressionnisme, от impression — впечатление) — направление в искусстве последней трети XIX — начала XX веков, зародившееся во Франции и затем распространившееся по всему миру, представители которого стремились наиболее естественно и непредвзято запечатлеть реальный мир в его подвижности и изменчивости, передать свои мимолётные впечатления. Обычно под термином «импрессионизм» подразумевается направление в живописи. Термин «импрессионизм» возник с легкой руки критика журнала «Шаривари» Луи Леруа, который озаглавил свой фельетон о салоне отверженных «Выставка импрессионистов», взяв за основу название картины Клода Моне «Впечатление. Восход солнца» (Impression, soleil levant).

В целом, в стиле импрессионизма работало множество мастеров, но основной движения были Эдуар Мане, Клод Моне, Огюст Ренуар, Эдгар Дега, Альфред Сислей, Камиль Писсарро, Фредерик Базиль и Берта Моризо. Хотя Мане всегда называл себя «независимым художником» и никогда не участвовал в их выставках.

33 В начале девяностых годов XIX столетия Клод Моне приобрел часть луговины ниже своего дома в Живерни. Этот клочок земли около 7500 квадратных метров, отделенный дорожной колеей от его участка, с помощью небольшого канала он превратил в роскошный водный сад. Поселившись в Живерни окончательно, Клод Моне сначала создает серию, посвященную японскому мостику (всего около 18 вариантов). Затем обращается к водяным лилиям в пруду, запечатлевая их в разное время дня и года. Самые растиражированные полотна из серии: «Белые кувшинки» (1899), «Водяные лилии (облака)» (1903), «Водяные лилии» (1906), «Кувшинки» (1916), «Кувшинки. Зеленое отражение, левая сторона» (1916–1923), «Японский мостик» (1918–1924), «Пруд с лилиями» (1919), «Белые кувшинки» (1921).