Прощание с кошмаром

Психиатр говорит: видимо, такое количество жертв потребовалось им для того, чтобы этот парень мог как-то совершенствоваться. Набить руку, потренироваться в изготовлении этих страшных вещей. И с ним крайне жестоко обращались. Когда он ошибался, портил — а ведь то была человеческая плоть: лица, скальпы жертв, — его, видимо, избивали, тот же Белогуров или родной старший брат Егор… Вот у парня, существа психически больного, и сложился со временем определенный стереотип поведения. Лицо стало для него могущественным фетишем. Или даже не лицо, а этот вот предмет — тсантса… Он одновременно любил и ненавидел эту вещь. Старался обращаться с нею бережно и при этом мечтал ее уничтожить. Что, кстати, и сделал напоследок. Уничтожить эти ужасные вещи значило для него освободиться от их власти. Освободиться от порабощения, которому он подвергался. Когда он был с той девушкой — он просто потерял над собой контроль. Может быть, сначала он и не собирался причинять ей зло, но накопившаяся в нем агрессия требовала выхода. Фетиш, то есть лицо, заставил его действовать так, как он привык…

— Чушь все то, сказки парапсихологам, — перебил ее Кравченко, хотя слушал все пространные Катины догадки с интересом. — Они, менты-то твои, хоть догадываются, где теперь этого шизанутого садиста искать? Куда он вообще исчез из дома?

— Видимо, он покинул дом во время пожара, как и Белогуров. Но в отличие от антиквара, этого Женьку Дивиторского никто не видел. У Колосова есть данные на него, его фоторобот. И потом они его брата допрашивали насчет родственников, адресов, семьи — ну и всего остального, где этот Женька может сейчас скрываться. Я вот только одного, ребята, не пойму, — Катя тревожно и растерянно взглянула на Кравченко, а потом на Мещерского, — нет, Сережа, это не то, о чем ты подумал. Я не стану снова тебя мучить извечным вопросом: «Почему они это совершали?», я поняла тот твой пример с цепью и подвалом. Я вот о чем хочу спросить: почему там у них вдруг все разом рухнуло? Ведь ничто не предвещало… Эти наши подозрения, даже они… Ведь их очень трудно было поймать и разоблачить. И даже эта наша опрометчивая авантюра… Она ведь не стала катализатором событий! Совсем нет. Мы с Никитой явились туда, как говорится, под занавес на последний акт пьесы к самой развязке в качестве не очень-то искушенных зрителей. И я все никак не могу понять: что же у них там произошло? В чем была главная причина? Почему они на наших глазах, уже не заботясь о последствиях, едва не убили друг друга?

— Там у них все давным-давно сгнило, Катя. Та обстановка, в которой они жили, и то, что они творили, не располагала к нормальным человеческим отношениям эти отношения давно уже не были человеческими. Это лишь видимость была, призрак. И даже когда появился намек на какие-то чувства — влечение, желание, страсть, ты сама видела, во что они вылились у этих людей. Там все давно сгнило. И все, все рухнуло. Вроде бы само собой, но само ли? А что конкретно там у них было, о чем они говорили, как, жили, как смотрели в глаза друг другу, зная, что происходит в подвале, расскажет Колосову сам Иван Белогуров, когда его наконец-то поймают.

Катя смотрела в темное окно. Вечер над Москвой-рекой. Август. Тонкий тусклый серп в небесах. И не видно звезд. Ни одной.

— Они его не поймают, ребята, — сказала она тихо. — Я не знаю почему, только уверена. Это дело, и ты, Сереженька, кажется, абсолютно прав, не из тех, которые заканчиваются для нас профессиональным успехом.

Снова была пауза, а затем Кравченко спросил:

— А о чем же, если не секрет, вы говорили с Белогуровым? Ну, перед тем как… Когда ехали в галерею?

— О мировой дисгармонии. О том, что мир испортился. В нем что-то нарушилось… Что? Но это старик говорил. А этот человек… Считай, что он молчал почти всю дорогу.

Кравченко развел руками: надо же, какая глубокомысленная тема…

Эпилог

СОЗДАНИЕ

Прежде было так много мест, куда он мог пойти и где мог остаться, и вот — не осталось ни одного.

Три дня, прошедшие после катастрофы, Белогуров воспринимал как один. Только вот солнце заходило в эти нескончаемые сутки не один, а три раза, и три раза на землю опускалась ночь. Он покинул свой дом, бежал из него, когда ВСЕ закончилось и ничего нельзя было изменить и исправить. Дом заволокло дымом и гарью, от которой лопались легкие. И смердило там точно в аду — горелой человеческой плотью; Белогуров не знал, кто горит в его доме — Чучельник ли, Егор ли, Лекс, или это исчезает в языках пламени та часть изуродованного человеческого тела, которую они все вслед за Феликсом Счастливым, ублюдком, послушно именовали белой тсантсой.