118  

— Вы спрашиваете меня, мой друг, чего это я отправился в Россию? — задумчиво говорил Себастьян, когда они как-то вечером стояли вдвоем на юте. — Чтобы ответить на этот вопрос, я должен немного рассказать вам о себе. Служить я начал еще принцу Конде. Он тогда фрондировал[31] против Мазарини и королевы-матери и был в союзе с испанцами. В пятьдесят третьем году я попал в плен. Это были уже самые остатки Фронды, поэтому к тем, кто оставался верным Конде до конца, отношение сторонников Мазарини и королевы было довольно суровым. И, несмотря на то что я доказал свою доблесть и был принят во французскую армию, на меня до сих пор посматривают с подозрением. — Он пожал плечами. — Возможно, когда-нибудь об этом забудут, но пока…

А русские предложили мне отличные условия. Им понравилось, как я обошелся с крепостями, которые строил и перестраивал, а также и с теми, кои принудил к сдаче. И поскольку они сейчас разворачивают обширную программу строительства крепостей в отвоеванных у шведов землях, у них наконец-то нашлись на это деньги, им понадобился толковый военный инженер. Так что они пообещали мне не только хорошее жалованье, почти в полтора раза более того, что я получал на службе королю Франции, но и все возможности для работы. Так чего же ждать лучшего?

Исаак задумался.

— Вероятно, нечего, — ответил он.

— Вот я и так же решил! — воодушевленно отозвался француз.

В Усть-Двинск они прибыли в конце апреля. Север Балтики был еще скован льдами, но здесь, в южной части моря, уже вовсю шла навигация. Когда они проходили мимо запиравшей устье Двины мощной крепости, Себастьян Ле Претр замер у борта, впившись в нее глазами.

— Да-а-а, если это построили русские, — задумчиво сказал он, когда мощные бастионы отдалились, — я не совсем понимаю, зачем я им нужен. У них прекрасные военные инженеры… Впрочем, — тут глаза француза вспыхнули, — левый бастион я бы построил несколько иначе. С этой-то стороны он неприступен, но вот если вывести сапу вдоль берега…

По прибытии в порт на борт корабля поднялся какой-то местный начальник и, сверив по списку всех прибывших, выдал им предписания на заселение в несколько городских трактиров. Исаака и Себастьяна Ле Претра поселили в одном, со смешным русским названием «Tsarsky borsteh», но более никого из их попутчиков в этом трактире не было. А когда Исаак попытался робко уточнить по поводу платы за комнату (у него еще оставалось серебро из того кошеля, коий вручил ему на Рождество Савелий), трактирщик махнул рукой.

— Ништо, господин хороший, за все из канцелярии наместника уже уплочено.

Исаак, не понявший ни слова, только хлопал глазами, но тут ему на помощь пришел Себастьян Ле Претр, вернувшийся из канцелярии наместника, куда он отправился сразу с корабля.

— Если вы интересуетесь насчет оплаты проживания, мой друг, то это зря. За нас платят русские власти. Во всяком случае, до того момента как мы получим либо место, либо отказ.

— Отказ? — озадаченно переспросил Исаак. Француз рассмеялся.

— Ну к вам, мой друг, это вряд ли относится. Вы же сопровождаете груз, закупленный по личному повелению русского государя. Мне же предписано ждать. Наместник сейчас в отъезде, а программа строительства и реконструкции местных крепостей находится в его личном ведении. Так что только он может принять окончательное решение о том, как со мной поступить далее.

— Так вас могут еще и не нанять? Француз пожал плечами:

— Возможно. Ну что ж, в этом случае буду утешаться тем, что попутешествовал за счет русского государя…


Усть-Двинск оказался первым русским городом, который увидел Исаак. И он его поразил. За то время, что он мотался по Англии и континенту в поисках книг, молодой англичанин успел посетить немало городов, полюбоваться на величественные храмы, старинные дворцы, мощные крепостные стены. Но и на грязь, вонь, загаженные кухонными отходами и человеческими испражнениями, кои выливались из ночных горшков прямо в окна, узкие улицы, заполненные не только респектабельной публикой, но и нищими, увечными солдатами, детьми-попрошайками. Здесь же все было совершенно по-другому. Город не был стеснен кольцом стен, из-за чего дома и дворцы жались бы друг к другу, наоборот, он раскинулся вдоль Двины широко и привольно, мягко лаская живущих в нем людей пальцами аллей и поддерживая их ладонями прудов. И на его улицах практически не было увечных солдат и попрошаек. Как выяснилось, все увечные солдаты, кои, конечно, у русских были, получали призрение в монастырях, а для детей-сирот существовали приюты при тех же монастырях. Более того, на власти любого города наложена обязанность немедленно разбираться с каждым случаем появления ребенка-попрошайки и устанавливать виновных в том, как это ребенок дошел до такой жизни…

  118  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×