Орел взмывает ввысь

Раджа принял их в огромном зале, стены коего были украшены причудливой каменной резьбой, пол, покрытый полированными плитами из камня разной породы, представлял собой вычурную мозаику, а поверх нее был брошен многоцветный шелковый ковер. Вдоль стен были расставлены кованые золотые курильницы и столики из мрамора, лазурита и порфира, на коих стояли золотые же искусно выполненные чаши, украшенные крупными и помельче драгоценными камнями. Сам раджа восседал на массивном, величественном троне, рядом с которым стояли два индуса с огромными опахалами из птичьих перьев. Эти двое были больше похожи не на людей, а на виденную адмиралом на Дальнем Востоке китайскую игрушку, фарфорового болванчика, чья голова была прикреплена к фарфоровому тельцу очень подвижно. Стоило чуть тронуть голову, как она принималась качаться из стороны в сторону. У этих головы были неподвижны, зато руки работали мерно и непрерывно, будто у болванчика.

Шедший впереди евнух, войдя в залу, тут же согнулся в три погибели, а едва ступив на шелковый ковер, распростерся ниц перед господином. Адмирал недовольно поджал губы. Он не шибко одобрительно относился к людям, добровольно демонстрирующим самоуничижение.

— Переводи, — бросил он толмачу-драгуну. — Государь мой, царь Федор II Борисович Годунов, шлет тебе, раджа, свое благоволение. И выражает надежду, что ты с русскими, коим твои прежние друзья португальцы заботу о торговле с твоей землей по обоюдной договоренности вручили, в таких же дружеских отношениях будешь. — Адмирал сделал паузу и, дождавшись, пока толмач переведет, закончил: — А тако же в знак своей дружбы и будущего совместного процветания шлет тебе поминок. — После чего махнул рукой, приказывая казакам конвоя заносить подарки.

Два сундука с подарками, частью выделенными из царевой кремлевской сокровищницы, частью приуготовленными купцами недавно образованного «Русского Ост-Индского товариства», кровно заинтересованными во всемерном покровительстве раджи их торговле, внесли в зал и поставили перед троном, распахнув крышки. Адмирал сделал шаг вперед и, взяв в руки изумительно сделанные морские часы и богато украшенное ружье работы царевых кремлевских мастерских, с поклоном передал их радже, пояснив, что сие такое и как сим пользоваться.

Часам раджа порадовался, долго вертел в руках сделанную из мелкой карельской березы шкатулку с довольно массивным хронометром, разглядывая золотой с насечкой корпус, богато украшенный эмалью циферблат, тонко свитые из серебра стрелки, и время от времени прикладывал к уху. А ружье пожелал немедленно спытать. Адмирал велел казаку конвоя немедля зарядить ружье и показать, как оно действует. Казак справился с этим блестяще, молниеносно зарядив оружие и тут же выстрелом разбив крупный орех на пальме, отстоявшей почти на сорок шагов от балкона, куда они вышли для испытания ружья. Раджа восторженно залопотал по-своему, а драгун перевел:

— Он выражает свое удовольствие и оружием, и стрелком. Бает, что и до того видел, как из огненного бою стреляли, но так быстро, а также далеко и метко до сего дня никто не попадал. И спрашивает, не подаришь ли ты, господин адмирал, ему вместе с оружием и стрелка. — Тут драгун едва сдержал улыбку. Ну загнул раджа, русского, православного человека как какую безделушку требует. Он бы еще купить казака попробовал…

— Скажи ему, что я не вправе его просьбе помочь. Русский человек токмо Богу и государю подвластен, а мне он токмо потому подчиняется, что государь мне над ним, как над воином ему присягнувшим, начальную власть вручил. И что за пределы сей власти выходит — то я от моего подчиненного требовать не вправе.

Раджа выслушал ответ, слегка нахмурился, а потом спросил, означает ли это, что в этом случае надобно договариваться с самим стрелком?

— И с ним тоже. Но не только. Поскольку покамест он служит, то во власти своего воинского начальника находится, а поскольку сей стрелок еще и казак, то и товарищам своим он тако же подначален.

Раджа покачал головой, усмехнулся и заявил, что у его новых друзей все устроено не очень разумно. Вот у него все воины — рабы, и он над ними властен и в жизни, и в смерти. А посему может приказать им сделать все что угодно и быть уверенным, что они это непременно выполнят. И сие кажется ему куда более разумным, потому как обучать сражаться и нанимать на службу воином свободного — глупо и опасно. Кто может гарантировать, что таковой, получив в руки оружие и научившись с им обращаться, не обернет его против того, кто ему это оружие дал? И просит передать его мнение его новому другу — русскому государю. А пока он приглашает своих новых друзей разделить с ним скромную трапезу…