Здравствуй, груздь!

— Не могу слушать эту ахинею! Старухой она будет! Вот что, чем болтать чепуху, разложи лучше салфетки на столе.

— Знаете, кажется, крахмальные салфетки существуют только в вашем доме, ну и у олигархов, наверное, но я к ним пока невхожа!

— Ах пока? Вот и учись…

— Приехал! — закричала Мака, не отлипавшая от окна. — Бабушка, приехал! С цветами!

— Не хватало еще, чтобы он в такой день и по такому случаю явился без цветов!

— Знаете, Жанна Эдуардовна, этот роман века просто отвал башки! Сорок четыре года! Морщины и вообще… Дура ты. Мака!

— Много ты понимаешь! — фыркнула Мака, поправила перед зеркалом свои рыжие кудряшки и ринулась открывать. — Федя!

— Привет, солнышко!

В прихожей пока никого, кроме них, не было, и Мака, став на цыпочки, его поцеловала. От нее приятно пахло ванилью. То ли пирог пекла, то ли духи такие…

Но тут в прихожую выглянула Мария Дмитриевна:

— Добрый вечер, Федор Васильевич.

— Да, добрый… — пробормотал Федор. Он был несколько смущен. — Вот возьмите, это вам. — Он сунул ей большой букет белых роз. Так ему посоветовала Дуська.

— Мне?

— Ну да, вам…

— Спасибо, проходите, Федор Васильевич.

— Мария Дмитриевна, я хотел сказать, я хотел просить…

— Да?

— Просить руки.., как это говорится…

— Вот прямо тут, в прихожей? — чуть вздернула брови Мария Дмитриевна. В глазах ее промелькнула легкая усмешка.

— Ну чтобы уж сразу покончить… Ох, простите…

— Впрочем, вы правы, лучше уж сразу покончить… Так давайте на пять минут зайдем ко мне и поговорим.

— Мама! — вспыхнула Мака и без того рдеющая как маков цвет.

— Нам надо поговорить втроем! — твердо произнесла Мария Дмитриевна и, распахнув дверь в свою комнату, пригласила Федора войти.

Ему это не понравилось, но пришлось подчиниться.

— Садитесь, прошу вас. И ты сядь! Я вижу, Федор Васильевич, что вы несколько смущены, я понимаю вас, все-таки решительный шаг.., так вот, попробую облегчить вам задачу. Насколько я поняла, вы пришли просить руки моей дочери?

— Совершенно верно.

— Ну что ж, это уже само по себе хорошо, ибо в наше время я вправе была бы ожидать совсем другого поведения — и рада, что все именно так. И чтобы, как говорится, не тянуть резину, скажу: я согласна, я благословляю вас, но… — она подняла вверх указательный палец, — но… Я говорила вчера с мужем…

— Мама! — закричала Мака.

— И он потребовал, чтобы до его возвращения никаких свадеб не было. Речь не о пьянках в ресторане, а о, так сказать, решительных шагах.

Он непонимающе уставился на будущую тещу.

— Мой муж сейчас никак не может приехать в Москву, а без его одобрения, как говорится… Он обязательно приедет на Новый год, вы познакомитесь, и уж тогда… Не обижайтесь, Федор Васильевич, Мака у нас единственная дочь, а ваш роман так скоропалителен…

— Понимаю… — промямлил он, чувствуя себя последним идиотом.

— Знаешь что, мама! — взвилась Мака. — В конце концов, я совершеннолетняя, живу отдельно и вполне могу обойтись без папочкиного благословения. Мы любим друг друга и хотим быть вместе, правда, Федя?

— Правда, — не слишком уверенно отозвался он.

— Мака, ну это же просто формальность, что-то вроде испытательного срока, ты же знаешь папу…

Живите вместе, кто вам мешает? Но не расписывайтесь пока! Только и всего! А папа приедет, благословит, и тогда, ради бога, делайте что хотите.

— Мама, но это же глупо! Я не ребенок и могу хоть завтра выйти замуж, никого не спрашивая.

Почему из семейных традиций надо делать какой-то фетиш? И потом, мы с Федей можем сами съездить к папе, правда, Федя?

Федор Васильевич замялся.

— А что, по-моему, это даже очень хорошая идея! — ликовала Мака. — Поедем к папе, поставим его перед свершившимся фактом, и куда он денется тогда?

— Что ж, если вы так настаиваете…

— Нет, я не настаиваю, — подал голос жених. — По-моему, нам не стоит торопить события, разве дело в штампе. Мака?

— Нет, конечно, не в штампе, — без особого энтузиазма откликнулась она.

А Федор Васильевич, к своему стыду, испытал неимоверное облегчение. А почему — и сам не знал.

Он только постарался скрыть это.

— Ну что ж, раз все улажено, идемте к гостям, надо же вас всем представить. Ничего ведь не отменяется, только чуть откладывается.

Она хочет сбыть дочку с рук, но не смеет ослушаться мужа. Видно, у нее рыло в пуху, а взрослая, незамужняя дочка все-таки обуза, хоть и живет отдельно.