Царь Федор. Орел расправляет крылья

— Исполчаемся? — негромко поинтересовался Скопин-Шуйский. — С утра велеть рассылать по губерниям голубиных вестников?

Я отрицательно качнул головой.

— Нет. То есть вестников рассылать надобно. Но вот с исполчением подождем.

Все присутствующие удивленно переглянулись.

— Так зачем же рассылать?

— А вы что, думаете, я вот так брошусь помогать бунту против законного государя? — Я наставительно поднял палец. — Бунт против законного государя — преступление, кое должно быть наказано жестко и до конца…

Ну да, только раз дай слабину, и пойдет. Всякие там Разины, Пугачевы, Булавины… а закончится все семнадцатым годом. И сотней миллионов жизней, выпущенных в трубу. Знаем, учили… Но на всех присутствующих этот мой пассаж произвел неизгладимое впечатление. Лица моих ближников окаменели. Нет, не таких речей они ждали от своего государя. Да и… он же вроде и сам о войне говорил. Ну вот только что…

Я мысленно усмехнулся.

— Но отреагировать нам, конечно, все одно надо. Ведь православные от безысходности взволновались-то. Да и народ там русский живет. Нечто о сородичах не порадеем? Так что… — Я сделал короткую паузу, обвел всех несколько насмешливым взглядом и закончил: — Будем собирать Земский собор. Всей землей Владиславу Жигмонтовичу поклонимся, челом ударим, попросим не лить православную кровь да облегчить православным их страдания…

На лицах всех присутствующих отразился крайний скепсис. Сейчас, как же, разбежался… да и хрен тут что от Владислава, лишь полгода назад занявшего польский трон, зависит. Польская шляхта и магнатерия церемониться не будут. Кровавой косой пойдут по землям православных… Да и глупо упускать момент возвернуть под руку русского царя исконные русские земли. Я снова усмехнулся и заметил эдак небрежно, опустив очи долу:

— А вот уж ежели он не соизволит… а меня весь народ попросит, тут уж… — И я замолчал, увидев, как светлеют лица моих соратников.

А что вы думали? PR еще никогда и никому не мешал, и начинать войну без информационного обеспечения и думать не стоило. Эвон в августе две тысячи восьмого в Южной Осетии начали, так потом не знали, как от грязи отмыться…

5

— О-берегись!.. — донесся с соседней батареи протяжный крик.

Я торопливо приоткрыл рот. Резкий звуковой удар от выстрела крупнокалиберной пушки надобно переносить именно так… И спустя несколько мгновений — жахнуло. Это означало, что еще полтора пуда раскаленного чугуна унеслись в сторону видневшихся вдали крепостных бастионов. Я захлопнул рот и снова зачерпнул ложкой гречневую кашу с тушенкой. Эх, до чего же вкусная еда. Может, потому, что она оттуда — из оставленного мира. Из студенчества, из армии, из беззаботной молодости…

— О-берегись!..

Ну вот, еще одного монстра зарядили. Я торопливо проглотил не до конца прожеванную кашу и опять послушно открыл рот. Орудие жахнуло, и почти сразу же вслед за ним спереди, от циркумвалационной линии, послышался грохот двухпудовой осадной мортиры. Я вскинул голову и проследил взглядом путь двухпудовой бомбы. Она летела столь медленно, что полет был виден очень ясно. Со стороны вражеских бастионов донесся отчетливый грохот взрыва, и над одним из них вспухло огромное облако пыли. Я усмехнулся. Что ж, еще пару дней такого обстрела, и Львов мой. Тем более что помощи ему ждать было просто неоткуда…

Польская война тянулась уже третий год. В мае тысяча шестьсот тридцать третьего года я собрал Земский собор, на который прибыли посланцы от взолновавшихся Волыни, Подолии, Киевщины и Запорожья. Они расписывали ужасы, коим подвергались православные в Речи Посполитой, клялись в страстном желании населения и шляхты этих земель, а также казачества перейти под руку Московского государя и умоляли немедленно послать войско на помощь своим собратьям. И, как мне докладывали, до начала собора, так сказать в кулуарах, весьма сильны были настроения насчет того, чтобы немедленно выступить на помощь восставшим. А что мешает-то? Армия — вот она. Для того чтобы собрать распущенные «на жилое» полки, требуется не больше месяца. Шведы замирены. Молодой султан османов Мурад IV, токмо вырвавшийся из-под опеки своей матери Кесем, тут же ввязался в очередную войну с персами. Иных угроз на границах России не предвиделось. Чего не воевать-то? Но я выступил на соборе довольно резко. Шибко попенял посланникам восставших на то, что они бунтуют противу своего короля. Заявил, что ежели бы у меня в царстве кто такой бунт поднял — то я бы раздавил его со всей строгостью. Напомнил собору о том, что пять лет все царство кряхтело под тяжелым налогом, коий только в этом годе должен был быть снят, а коли ввязаться в войну, то налог сей непременно сохранить надобно. А еще попенял посланникам, что они-де пришли предлагать земли под свою руку не по закону и правде, не единой душой, а токмо лишь от сеймиков взволновавшихся воеводств, на коих, судя по тем грамотам, что привезли послы, присутствовало даже менее половины шляхты. А в моем государстве право голоса имеют еще и крестьяне и посадские. В принципе, это все были придирки… но они давали мне возможность не ввязываться в войну немедленно. Несмотря на то что этого же хотело и большинство моей страны.