Чужак в стране чужой

— Нет, — призналась Джилл. — Не хотели пялиться на тебя, словно лохи какие.

— А вы пяльтесь, милые, пяльтесь — ведь для того-то Джордж, упокой Господи душу его, картины эти и рисовал. Чтобы рассматривать их и изучать. Здесь, под подбородком, рождество пророка нашего Святого архангела Фостера — здесь он еще дитя невинное, не ведает еще, не гадает, какую судьбу Господь ему предуготовил. А вот ангелочки знали — видите, как они собрались вокруг? Дальше, вот тут — первое его чудо: юный грешник, учившийся в деревенской школе, он подстрелил бедную маленькую птичку… а потом залился слезами, подхватил ее на руки, погладил — и птичка улетела прочь, целая и невредимая, веселой песнью своей славя Господа. А теперь мне придется повернуться к вам спиной.

Пэт рассказала, как, принимаясь за величайший труд своей жизни, Джордж страдал от нехватки чистого холста, и как потом его посетило озарение и он превратил «Нападение на Пирл-Харбор» в «Армагеддон», а «Силуэт Нью-Йорка» — в «Град Священный».

— Но даже превратив каждый дюйм старых своих работ в картины святые, — продолжила она, — Джордж не остановился, он чувствовал, что должен воплотить — отразить на живой плоти — главные вехи жизненного пути Пророка нашего. Вот тут Он проповедует на ступенях нечестивой богословской семинарии, которая Его отвергла, — как раз там Его и арестовали впервые, с чего и начались гонения. А с другой стороны, у позвоночника,

Он низвергает идолов… рядом, чуть дальше, Он в тюрьме и на Него струится Свет Божественный. А потом Немногие Верные врываются в эту тюрьму…

(Преподобный Фостер ой как хорошо понимал, что в борьбе за свободу совести кастеты, велосипедные цепи и готовность сцепиться с полицией значат значительно больше, чем пресловутое ненасильственное сопротивление. Церковь его уже с пеленок была церковью воинствующей ^{69} , но прекрасно понимал тактику и начинал крупное сражение только в тех случаях, когда на стороне Бога была тяжелая артиллерия. ^{70} )

— … спасают Его, а нечестивого судью, который заточил Его в узилище, вываливают в смоле и перьях. С другой стороны, спереди… нет, тут вы ничего не увидите, это под лифчиком. А жаль.

(Майкл, чего она хочет?)

(Ты ведаешь. Скажи ей.)

— Тетя Пэтти, — осторожно начала Джилл, — ты же хочешь, чтобы мы посмотрели все твои картины, правда?

— Вообще-то… Тим, он же говорит лохам чистую правду — чтобы история была полной, Джордж использовал каждый дюйм моей кожи.

— И если Джордж столько трудился, значит, он хотел, чтобы на эти картины смотрели. Сними купальник. Я тут говорила, что совершенно спокойно согласилась бы выступать голой. В чисто развлекательном номере, а у тебя есть предназначение. Священное предназначение.

— Ну… если вы так хотите…

Миссис Пайвонская мысленно вознесла хвалу Господу. Это, наверное, архангел Фостер вмешался силой своей небесной. С его и Божьей помощью — и с помощью Джорджевых картин — она поможет этим милым детям найти дорогу к Свету.

— Повернись, я тебя расстегну.

(Джилл…)

(Ты что, Майкл?!)

(Подожди.)

В то же мгновение ошеломленная миссис Пайвонская лишилась пятнистых (под раскраску Сосисочки) трусов и лифчика.

Джилл восприняла исчезновение своего халата как нечто совершенно естественное и лишь немного удивилась, когда тем же, не совсем традиционным способом разделся и Майкл — скорее всего, это следовало отнести на счет его хороших манер.

Некоторое время Пэтти пребывала в полном ступоре, а затем громко ахнула.

— Успокойся, милая, — ласково обняла ее Джилл. — Все в порядке. Майк, признавайся.

— Хорошо, Джилл. Пэт…

— Да, Смитти?

— Ты говорила, что мой номер — просто ловкость рук. Ты собиралась снять свой костюм, вот я тебе и помог.

— Но как? И где он?

— Там же, где халат Джилл — и мой. Исчез.

— Только ты, Пэтти, не беспокойся, — вмешалась Джилл. — Мы достанем тебе другой такой. Зря ты это, Майк.

— Извини, Джилл. Я грокал, что это правильно.

— Н-ну… может и так.

(Тетя Пэтти вроде не очень расстроилась, а уж болтать-то она точно никому не станет, карнавальщики умеют держать язык за зубами.)

Миссис Пайвонская ничуть не горевала по двум пропавшим тряпочкам, да и к наготе — что своей, что окружающих — она относилась вполне спокойно. Но вот проблема фундаментальная, можно сказать — теологическая…

---