Чужак в стране чужой

В субтропическом курортном городе той же самой страны три истца под присягой уличили пастора, троих его помощников, а также Джона Доу, Мэри Роу ^{84} и т. д. в непристойном поведении в общественном месте, здесь же были упомянуты содержание дома терпимости и соучастие в совращении малолетних. Прокурор графства не проявил к этому делу никакого интереса — за последнее время ему пришлось закрыть с дюжину подобных по причине неявки заявителей на судебное заседание. На что он и указал. На что представитель заявителей сказал: — На этот раз у вас будет серьезная поддержка. Верховный епископ Шорт твердо решил положить конец злодеяниям этого антихриста, а то ведь совсем распоясался.

Антихристы прокурора не интересовали, однако приближались праймериз.

— Ладно, — сказал он, — только вы учтите, что без поддержки я ничего не смогу сделать.

— Будет вам поддержка, будет.

Этот случай прошел мимо внимания Джубала Харшоу, однако доктор знал слишком уж много других, совершенно аналогичных, чтобы спать не ворочаясь. Он уступил самому коварному из пороков — начал интересоваться новостями. На первый случай он ограничился заказом в службу газетных вырезок по темам: «Человек с Марса», «Церковь Всех Миров» и «Бен Какстон». Но кто же не знает, как трудно ограничиться первой рюмкой? Джубал дважды ловил себя на желании приказать Ларри, чтобы тот установил этот идиотский ящик.

Кой черт, ну почему эти гады не могут наговорить чего-нибудь на пленку и прислать — не понимают, что ли, что за них здесь волнуются?

— К ноге!

— Энн, — сказал Джубал, обводя глазами засыпанный снегом двор и пустой бассейн, — арендуй нам тропический атолл, а этот мавзолей выставляй на продажу.

— Есть, начальник.

— Только чтобы именно в этом порядке: сперва контракт на аренду, а уж потом возвращай все это индейцам, я терпеть не могу гостиницы. Когда я последний раз писал коммерческий материал?

— Сорок три дня назад.

— Да будет это для тебя уроком. Итак, начнем. «Предсмертная песнь Жеребенка».

• Холод тоски леденит мое сердце, лишая покоя.
• Осколки разбитой любви рвут усталую душу на части.
• Горечи ветры суровые дуют, и плачут, и воют.
• Образы прошлого будят печаль об утраченном счастье.

• Пусть я разбит, и раздавлен, и шрамы меня покрывают,
• Пусть я ослеп, и глазницы засыпал песок,
• Пусть меня голод и боль беспрерывно терзают —
• Хуже всего, что я брошен и одинок.

• Благословенно лицо твое — бедного сердца отрада.
• Благословен и твой голос, чей отзвук я слышу порой.
• Смерти я не страшусь, хотя знаю — она уже рядом.
• Я лишь страшусь бесконечной разлуки с тобой.

— Так вот, — деловито добавил он, — подпиши «Луиза М. Олкотт» ^{85} и отошли в журнал «Мы вместе».

— Начальник, вы что, и вправду думаете, что это и есть «коммерческий материал»?

— А? Ничего, позднее этот стишок хоть чего-нибудь да будет стоить; положи его в архив, поможет моему литературному душеприказчику оплатить счет за похороны. Такова уж судьба всех истинных творцов — их лучшие работы входят в цену, когда автор не может уже этим воспользоваться. Литературная жизнь… Дрек! В ней главное — гладить всех по шерстке.

— Бедняжка Джубал! Никто его не гладит, вот ему и приходится переходить на самообслуживание.

— Все сарказмики. А чтобы работать, так на это вас нет.

— Это не сарказм, начальник. Лишь носящий туфлю знает, где она жмет.

— Тысяча извинений. Ладно, вот тебе коммерческий материал. Название: «Посошок на дорожку».

• Топор прервет ваши мученья,
• Петля подарит вам забвенье,
• Но только с ядом вы уснете, как в люльке матери родной.

• На время сон даст утешенье,
• Свинец развеет заблужденья,
• Но только на углу в аптеке вы купите себе покой.

• Когда нет сил терпеть мученья,
• Подарит церковь утешенье,
• Но только яд легко и нежно вам путь укажет в мир иной.

Хор:

• Смерть может жечь, терзая плоть, как жало,
• Смерть может быть мгновенной и без мук,
• Но только смерть как сон — на дне бокала,
• Который вам протягивает друг.

— Джубал, — забеспокоилась Энн, — у тебя что, несварение желудка?

---