Чужак в стране чужой

Некий смельчак с дубиной в руках шагнул вперед, за ним хлынула и вся толпа. Майкла били кулаками, камнями и палками, а когда он упал — ногами. Ему ломали ребра и кости, превращали золотое тело в кровавое месиво, отрывали уши, но он говорил все так же спокойно, в его голосе звенело все то же бесконечное сострадание. Потом кто-то крикнул:

— Отойдите малость, ребята, мы его сейчас бензинчиком! Толпа несколько расступилась, камера выхватила крупным планом лицо и плечи Человека с Марса. Он улыбнулся, глядя прямо на своих братьев, и еще раз сказал, мягко и отчетливо:

— Я люблю вас.

Беззаботный кузнечик с треском взмыл в воздух и опустился на траву в нескольких дюймах от его лица. Майкл повернул голову, взглянул на него и радостно возгласил:

— Ты еси Бог!

И развоплотился.

38

Взметнулось пламя, весь экран заполнили клубы грязно-серого дыма.

— Вот это да! — восхищенно пробормотала Пэтти. — Это ж самый блестящий финал в истории жанра.

— Да, — рассудительно согласилась Бекки. — Сам профессор и мечтать не мог ни о чем лучшем.

— Со вкусом, — негромко согласился ван Тромп. — Сильно, зрелищно и со вкусом — вкус у парня просто изумительный.

Джубал обвел глазами своих братьев. Неужели никто из них не испытывает никаких чувств? Джилл и Дон сидели рядом, тесно обнявшись, — но они всегда так, когда находятся в одной комнате. И ни одна из них вроде бы не взволнована. И Доркас тоже, веселенькая и спокойная, хоть бы слезинка в глазу.

В стереовизоре пылающий ад резко сменился улыбкой Хэппи Холлидея.

— А теперь, ребята, — сказал неунывающий ведущий, — я предлагаю вам провести несколько секунд в обществе наших друзей с Елисейских Полей, которые любезно согласились… — Кто-то оборвал его на полуфразе.

— Энн и Дюк возвращаются, — сказала Пэтти. — Я проведу их через фойе, а потом можно и поесть.

Она встала и направилась к двери.

— Пэтти? — окликнул ее Джубал. — Так вы что, знали, что задумал Майк?

— А? — удивленно обернулась Пэтти. — Да конечно же, нет. Нужно было ждать полноты. Никто из нас ничего не знал.

Она вышла из комнаты.

— Джубал, — осторожно начала Джилл. — Джубал, отец наш любимый. Перестань, пожалуйста, мучаться и грокай в полноте. Майк не мертв. Как может кто-нибудь быть мертвым, если никого нельзя убить? И он не может покинуть нас, которые уже грокали вместе с ним. Ты еси Бог.

— Ты еси Бог, — тускло повторил Джубал.

— Вот так-то лучше. Иди сюда, посиди со мною и Дон, мы дадим тебе место в серединке.

— Нет. Когда-нибудь потом, а сейчас вы меня не трогайте.

Он кое-как добрался до своей комнаты, заперся на ключ и тяжело обвис, вцепившись руками в спинку кровати. Сынок, ну как же это, как же это, сынок? Почему я не умер вместо тебя? Тебе бы жить да жить, ты сделал бы еще так много… если бы старому идиоту, которого ты незаслуженно уважал, не вздумалось распустить язык и подбить тебя на бессмысленное, никому не нужное мученичество. Вот если бы ты дал им нечто серьезное, осязаемое — вроде телевизора или игорного автомата, — они были бы в поросячем восторге, так нет же, ты дал им Истину. Или часть Истины. А кому она нужна, эта твоя Истина? Он рассмеялся сквозь всхлипы.

Через некоторое время он прекратил и то и другое, и горестные рыдания, и горький смех, и начал рыться в своем саквояже. Удар, частично парализовавший Джо Дугласа, послужил Джубалу зловещим напоминанием, что всякая плоть — трава ^{93} ; с тех пор он хранил все необходимое под рукой, в несессере с туалетными принадлежностями.

Теперь удар постиг и его, удар, с которым он не мог совладать. Он прописал себе три пилюли, чтобы быстро и наверняка, запил их глотком воды и торопливо лег на кровать. Через несколько минут боль отступила.

Издалека, с огромного расстояния, до него донесся голос:

— Джубал…

— Я отдыхаю. Не надо меня беспокоить.

— Джубал! Ну пожалуйста! Отец!

— Ч-что?.. Майк? В чем дело?

— Проснись! Полнота еще не наступила. Дай я тебе помогу.

— О'кей, Майк, — вздохнул Джубал.

Он позволил поднять себя с кровати и отвести в ванную, затем его тошнило и он позволял придерживать свою голову над раковиной, затем он принял стакан воды и прополоскал рот.

— Ну, как теперь, о'кей?

— О'кей, сынок. Спасибо.

— Тогда я побежал, у меня еще уйма дел. Я люблю тебя. Ты еси Бог.

---