Сестрички не промах

— Да, — согласились мы с Мышильдой. — Если, конечно, Ленкин ухажер о них знал.

— Ну, если знал об одном, мог знать и о другом…

— Логично, — согласилась сестрица, погрызла ноготь и добавила:

— Будем искать. Мы сокровища, вы свои деньги.

На том и порешили.

День прошел мирно и находками не потряс. Ближе к вечеру Максим куда-то исчез, чему мы совсем не опечалились. На пустыре стало веселее, даже Колька немного пришел в себя и порадовал речами. Парень он был не простой, на жизнь смотрел философски, очень многое в ней его печалило, и он хотел бы внести в нее кое-какие изменения. Одним словом, самородок. Мышильда его зауважала и ближе к вечеру обращалась уже исключительно по имени-отчеству, то есть Николай Васильевич, а он к ней Марья Семеновна. Предпоследний, явившись звать нас к ужину, присел послушать разговоры, задумался надолго, вдохновился и, взобравшись на фундамент, прочел «Быть или не быть». Мы озарились лицами и посветлели душой, после чего Михаил Степанович, глядя на реку, исполнил «Ой, ты степь моя»…

По домам разошлись поздно, чувствуя себя совершенно родными. Иннокентий Павлович сидел на скамейке возле своего дома и громко вздыхал. Евгений, начавший день в пять утра и встретивший солнце с участковым Иванычем, потом очень долго успокаивал нервы, взбудораженные пожаром, то с Михаилом Степановичем, то с горевавшим Иннокентием и теперь к ужину выйти не мог, так как почивая в кресле в мамашиной спальной. Ужинать втроем было непривычно, и мы пригласили Сашку с Колей-философом (Макс по-прежнему отсутствовал). Поужинали, еще немного поговорили, спели на два голоса под руководством умелого Михаила Степановича «Нас извлекут из-под обломков», и Коля неожиданно всплакнул, а мы с Мышильдой решили, что он был танкистом. Потом выяснилось, что танкистом был не Коля, а его отец, но отца он никогда не видел, потому что тот так и не женился на его матери. В общем, посидели душевно и ближе к полуночи отбыли спать.

Мы с Мышильдой выключили свет и шепотом разработали план операции. После чего выждали ровно час и приступили к его реализации. Ночь была безлунной, но облака исчезли, и звезды весело подмигивали с небес. Мышильда, вся в черном, словно ворона, в шапке Евгения на светлых волосах, тихо выпала в окно кухни и прошмыгнула к забору. Выждав десять минут, я со всеми предосторожностями покинула дом через дверь, переполошив всех собак на улице, долго и пристально вглядывалась в темноту, а потом скользнула в переулок и направилась к реке. Шла я очень осторожно, даже слегка наклонила голову, это, кстати, было полезно и по другой причине: иногда удавалось разглядеть, что там под ногами. В общем, как краснокожий разведчик я пробиралась к реке и потратила на это много времени.

Меня интересовала часть реки, находившаяся значительно левее того места, где утром стоял мой «Фольксваген». Мышильду, соответственно, интересовала та часть, что правее. Использовав для переправы мост, сестрица должна была уже находиться там и извлекать деньги. Я же, по-прежнему соблюдая все мыслимые предосторожности, разделась и вошла в воду. Кстати, предосторожности при входе были даже очень необходимы, потому что река отличалась чудовищной загрязненностью. На мгновение забыв, что я леди, я немного побеседовала с рекой и. с самой собой и, вздохнув, поплыла.

Противоположный берег порос ивняком. Я удобно уселась на шершавом стволе, низко склоненном над водой, и немного подрыгала ногами. В этот момент на том берегу в районе нашего пустыря очень громко ухнул филин.

— Во дает, — сказала я. Несмотря на худосочную грудь и массу вредных привычек, сестрица обладала зычным голосом. Я спустилась в воду и в скором времени оказалась вблизи родного берега, вышла и, подхватив с земли полотенце, стала растираться. Максим возник из-за куста акации с фонарем в руке, а я стыдливо прикрылась полотенцем, дав ему возможность оценить все достоинства моей фигуры.

— Ты чего по ночам бродишь? — начала я разговор.

— А ты чего? — съязвил он.

— Я решила искупаться.

— В этой помойке?

— Так ночью не видно.

Он шарил лучом света по земле в радиусе двух метров от моих ног, что дало мне возможность спокойно одеться. Шарил, шарил и ничего не нашарил. Потому и спросил зло:

— Где деньги?

— Какие? — удивилась я.

— Ладно, кончай. Ты ведь за деньгами возвращалась. Где они?

— Если ты о Сашкиных деньгах спрашиваешь, то они сгорели.