– Скажи как есть.
– Хочу уйти от него.
Хозяйка дома звонко, молодо рассмеялась.
– У меня такое впечатление, что эта мысль сидит в твоей прелестной головке чуть ли не со свадьбы и лишь теперь ты ее, как нынче выражаются, «озвучила»? Кстати, я смотрю телевизор и прихожу в ужас, как теперь говорят! Чему учат детей? Что это такое «будем лопать пузырями»? Я в первый раз ушам своим не поверила! Выходит, все нынешние дети усвоят этот кошмар? Ты голодна, Туся?
– Нет, пока не голодна.
– А ты надолго?
– Не очень. Хочу вернуться засветло.
– Ты на электричке?
– Конечно.
– Знаешь, когда я была молодая, у нас собирались ставить одну оперетту местных авторов, где я играла роль девушки, мечтой которой было что бы ты подумала?
– Понятия не имею! – улыбнулась Туся.
– Она мечтала стать машинистом на паровозе! И я пела там такую арию: «На паровозе-возе-возе, возе-возе, умчусь я завтра в сверкающую даль!»
– И умчались? – рассмеялась Туся.
– Да нет, там дальше говорилось: «Жила я раньше в родном колхозе, а нынче прошлого ничуточки не жаль!» Но кто-то в горотделе культуре смекнул, что этой арией мы призываем мчаться вдаль от родного колхоза, что было несвоевременно и все в таком духе.
– Что, спектакль сняли?
– К счастью, да, сняли, даже до генеральной. Восторгу нашему не было предела. А поскольку премьера нового спектакля была в плане, пришлось срочно восстанавливать «Фиалку Монмартра».
Юбка с бахромой, вспомнила Туся. Но у нее не повернулся язык.
– Ах, как я любила этот спектакль! Карамболина-карамболетта! Это был мой коронный номер! Как я танцевала! Помню, перед премьерой у меня начались всякие страхи, кураж пропал, и вдруг мне мой партнер говорит (а он меня безумно любил): «Танечка, ты не бойся, просто как выйдешь на сцену, вспомни, что ты поешь „Карамболину“ вместо „На паровозе-возе“, и такой у тебя кураж появится! И ведь гениальный совет оказался. Я с таким огоньком это спела и станцевала, что публика едва не разнесла театр! Ну, разумеется, любовь к партнеру тоже свое дело сделала. Тогда о сексуальности и думать нельзя было, да мы и слов таких не знали, но суть-то от этого не меняется, а в оперетте еще можно было и юбками взмахнуть, и ножки показать… Антоша, принеси-ка юбку Нинон!
Туся замерла.
– Ой, Татьяна Ренальдовна, да ты ей эту юбку сколько раз показывала!
– Ничего, я сама посмотреть хочу!
– Ох, грехи наши тяжкие, о душе думать пора, а она все вспоминает, как ноги задирала! – проворчала Антоша.
– Она такая ворчунья стала, стареет, видно, а сама еще молодка, всего семьдесят пять! Так о чем это мы? – блестя глазами, спросила старая актриса.
– О «Фиалке Монмартра».
– Да нет, голубка моя, не о «Фиалке». Думаешь, у меня маразм? Ты сказала, что хочешь от мужа уйти?
– Да.
– Загулял?
– Не то чтобы…
– Подозрения появились?
– Да я не знаю… Просто мне кажется, что он меня больше не любит.
– А ты сама-то любишь его?
– Татьяна Реджинальдовна, я вам давно еще говорила, что меня мучает разница в возрасте, и чем дальше, тем хуже будет. Может, я все себе и придумываю, но… Не хочу оказаться брошенной ради молодой девчонки. Мне вот одно дело предложили… Попробовать хочу.
Тут появилась Антоша с пакетом в руках.
– На вот, Ренальдовна, держи свои юбки.
Татьяна Реджинальдовна вытащила из пакета коричневато-золотистую юбку и, кокетливо поводя плечами, взмахнула ею, и тут у всех трех женщин одновременно вырвался вопль ужаса. Юбка буквально распалась в руках бывшей опереточной дивы.
– Что это, Антоша? – простонала она. – Моль?
– Да нет, откуда моль? Видать, срок ее вышел. Вон, глянь-ка, у швов все посеклось… Да чего удивляться-то, в театре небось из дерьма всякого шили, и то сказать, сколько лет продержалась… теперь только выкинуть.
– Ой нет, не выкидывайте! – взмолилась Туся. – Отдайте мне бахрому!
– Да тебе-то на кой? – удивилась Антоша. – Сейчас, что ли, модно?
Туся объяснила, зачем ей бахрома.
– Нет, пусть хоть бахрома на память останется… – огорченно проговорила Татьяна Реджинальдовна.
– Ой, Ренальдовна, тебе-то на кой? Девке для дела надо, ну коли так охота на память оставить, так отрежь кусочек и любуйся, а остальное ей отдай! А кстати, хорошо бы все твое добро пересмотреть. Может, ей еще чего сгодится! Глядишь, и твое тряпье кому-то на пользу пойдет. А так чего лежит? В могилу с собой заберешь? Да и мне лишние хлопоты. Все равно Сергей Леонидович, как помрешь, в помойку выкинет.