117  

Мисс Арабелла была любовницей принца-регента[71] и, стало быть, достигла пика удачи, которая может быть у куртизанки.

Два месяца Эмма провела рядом с прекрасной куртизанкой, прочитав все романы, которые попадались ей в руки; посещала все театры и, возвратившись к себе, повторяла все роли, которые она слышала; изображала все партии в балетах, которые видела. То, что для других было развлечением и отдыхом, для нее превратилось в занятия, отнимавшие все ее время. Она вступала в свои пятнадцать лет и находилась в самом цвете своей юной красоты. Ее гибкий и грациозный стан был очень податливым, а в плавности и естественности движений она достигла мастерства лучших танцовщиц. Что касается ее лица, сохранявшего, невзирая на все превратности жизни, чистые краски детства, нежность девичьего целомудрия, которому ее необыкновенная живость и подвижность придавали исключительную выразительность и чувственность, то оно принимало грустное выражение в дни печали и, напротив, оживленное — в радостные мгновения. Утверждали, что душевная неиспорченность проявлялась в чистоте и првильности черт ее лица, так что даже один из великих поэтов нашего времени, тревожась, как бы не поблек ее небесный лик, так выразился о ее первом грехопадении: «Ее падение — не в пороке, но в доброте и неосторожности»[72].

Была в самом разгаре война Англии со своими североамериканскими колониями, и с каждым днем угроза воинской повинности становилась все явственнее. Брата одной из подруг Эммы, которого звали Ричард, против его воли призвали на флот. Сестра молодого человека, которую звали Фанни, прибежала за помощью к Эмме. Она ее находила такой прекрасной, что перед ее просьбами никто не в силах был устоять.

Эмму попросили подействовать своими чарами на адмирала Джона Пейна. Эмма чувствовала, как в ней просыпается талант соблазнительницы; она весело облачилась в самое красивое свое платье и двинулась со своей подругой на встречу с адмиралом.

Она добилась того, о чем просила; но и Джон Пейн просил в свой черед: так Эмме пришлось заплатить за свободу Ричарда если не своей любовью, то, по крайней мере, своей известностью.

Эмма Лионна, любовница адмирала Пейна, обзавелась собственным домом, прислугой, лошадьми. Но фортуна лишь сверкнула перед ее глазами со скоростью метеора.

Эскадра отчалила, Эмма Лионна увидела, как взошел на борт своего судна ее возлюбленный, и по мере того как исчезал на горизонте его корабль, таяли и ее золотые мечты.

Но Эмма не собиралась, подобно Дидоне, покинутой Энеем, сводить счеты с жизнью. Один из друзей адмирала, сэр Гарри Фазерсон, богатый и красивый джентльмен, предложил ей сохранить то положение, которого она достигла. Но Эмма уже сделала первые шаги по стезе порока; она приняла предложение и менее чем за год превратилась в королеву танцев, празднеств и охотничьих выездов. Но сезон подошел к концу, про любовь было забыто, и она, униженная своим вторым любовником, мало-помалу впала в такую нужду, что не оставалось иного выхода, как показаться на тротуаре Хеймаркета, одной из самых мерзких обочин, на которых собирались опустившиеся и отчаявшиеся создания, вымаливавшие себе, как милостыню, любовь прохожих.

К счастью, омерзительная сводница, к услугам которой она обратилась, чтобы вступить на стезю публичного разврата, сраженная манерами и скромностью своей новой клиентки, вместо занятий проституцией, как у ее товарок, проводила ее к известному врачу, завсегдатаю ее заведения.

Это был знаменитый доктор Грехем, загадочный и сластолюбивый шарлатан, проповедовавший в дни своей молодости в Лондоне материальную религию красоты.

Эмма предстала перед ним; он нашел свою Венеру Астарту; она проступила сквозь черты Венеры целомудренной.

Он дорого платил за свое сокровище; но для него оно не имело цены: он уложил ее на ложе Аполлона и укрыл тем тончайшим покровом, которым Вулкан укрывал плененную Венеру от взоров олимпийцев, и объявил через все газеты, что владеет тем самым редчайшим и высочайшим экземпляром красоты, которого ему так недоставало для торжества его теорий.

На этот зов, обращенный равно к миру науки и к миру роскоши, все почитатели великой религии любви, готовые вознести свой культ превыше всего в мире, сбежались в кабинет доктора Грехема.

Триумф был полный: ни одно полотно, ни одна скульптура и близко не могли передать подобный шедевр; Апеллес и Фидий оказались посрамлены.


  117  
×
×