Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

В каждой камере было по восемь человек.

Рене не требовал каких-то особых милостей к себе: это означало бы, что он ценил себя больше своих друзей, что вызвало бы в дальнейшем взаимное недоверие. К тому же этот ирландец — он попросился к нему в камеру, заверив, что может пригодиться ему.

Рене отдавал себе отчет в том, что, раз они оказались в Корке, неизбежна понтонная переправа в Портсмут: он знал, какая это ужасная пытка — переправа на этих отвратительных понтонах. Однако он предпочел не вдаваться сейчас в подробные объяснения, полагая, что их время наступит позднее. И он не ошибся.

Действительно, как только дверь камеры, предназначенной для них, оказалась заперта после того, как их завели в нее, — а камера представляла собой подвальное помещение, которое одной стеной, высотой в шестнадцать футов, с зарешеченным окошком выходило на небольшой двор, где день и ночь маячили по двое часовых, постоянно меняясь, — как ирландец, изучив зарешеченное окно, вернулся к Рене и тихо обратился к нему по-английски:

— Не стоит ли нам бежать отсюда, если мы не пожелаем переправляться на понтонах в Портсмут?

— Да, — ответил Рене, — вопрос в том, как; у меня есть деньги, и если они могут быть полезны, я их предоставлю в распоряжение своих верных друзей.

— Деньги — штука хорошая, — сказал ирландец, — но вот что может нам подойти больше, — и он показал восемь ножек от стульев с воткнутыми в них восемью иглами, которыми штопали паруса.

— Когда я увидел, что нас собираются заточить, — добавил ирландец, — я задумался о будущем и сказал: «Нет такой тюрьмы, из которой нельзя выбраться, обладая смелостью и хорошими руками»·, и поэтому я припас мешочек с иголками, выломал из стульев ножки и взял напильник, — вот весь мой багаж.

— Я вижу, — ответил Рене, — восемь кинжалов, вижу напильник для прутьев решетки, но я не вижу каната, по которому мы будем перелезать через стены.

— Вы сказали мне, что у вас есть деньги. Я ирландец и знаю свою страну и своих земляков. Наш корабль простоит здесь по крайней мере еще шесть недель, пока его приведут в порядок и он сойдет на воду; Ирландия подарит нам одну из тех ночей, когда английским часовым, чтобы не превратиться в льдины, не останется ничего другого, как закрыться и греться в караулке у печи. Что касается моих соотечественников, то француз означает для них — освободитель, друг, брат, союзник. Моих соотечественников нечего опасаться, но можно на них положиться; у вас есть деньги, сказали вы, — в них нет острой необходимости, но пригодиться они могут всегда. Мы найдем какого-нибудь малого, пусть даже тюремщика, который бросит нам канат с наружной стороны стены: надо только подождать и быть наготове. Дайте мне лишь обработать тюремщика, и не более чем через восемь дней мы окажемся по ту сторону — это не означает, что мы уже на свободе, но можно будет говорить о том, что мы близки к ней. Сейчас нас увидели о чем-то переговаривающимися — это может вызвать у наших товарищей подозрения: объясните им, не вдаваясь в подробности, о чем шла речь: но пусть они пока молчат и надеются.

В нескольких словах Рене передал суть намерений ирландца.

В это время открылась дверь и появился тюремный надзиратель.

— Так, посмотрим, сколько вас здесь, — сказал он и начал считать заключенных.

— Восемь, значит, нужны восемь матрасов, не класть же вас спать на солому; если бы вы были англичанами или шотландцами, — тогда другое дело, я бы промолчал.

— Браво, отец Дональд! — ответил ирландец.

Ирландец вздрогнул: он услышал, как кто-то произнес на чистом ирландском его имя.

— Он не забыл, что в сорок седьмом колене приходится родственником генералу Макдональду, под командованием которого я служил в Неаполе и Калабрии.

— Вот оно что, — ответил надзиратель, — ты, стало быть, ирландец?

— Полагаю, что да, из Югала, что в десяти лье отсюда. Помнится, отец Дональд, я играл еще ребенком, правда, давно это было — больше двадцати лет прошло, с двумя другими мальчишками, Джеймсом и Томом; хорошие были ребята. Что с ними стало, отец?

Надзиратель тыльной стороной ладони прикрыл глаза:

— Их насильно забрали на английскую службу; Джеймс сбежал, его схватили и расстреляли; что до Тома, то он был убит при Абукире, бедняга.

Ирландец перевел взгляд на Рене, словно говоря ему: «Видите, все может быть проще, чем мы думали».

— Чертово отребье эти англичане! — сказал он. — Видать, наше время никогда не наступит.