Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

Несмотря на опасности, которые им могли повстречаться при переходе через леса Ла Кава, молодые люди не могли устоять перед желанием полюбоваться на Пестум, где решили оставить свои имена на древнегреческих памятниках, которые лежали в развалинах еще со времен Августа.

Среди кустарника ежевики и гигантской растительности, защищавших подступы к чудесам древности, Рене испытал все страдания мира при виде одной из тех роз, что корзинами поступали отсюда в Неаполь, — для того, чтобы там гадали на их лепестках и роняли их на плиты Апиция или Лукулла.

Из кустов ежевики выползла напуганная их приближением змея; покрутив позолотой колец по мрачным плитам одного их храмов, она исчезла в целле.

Несомненно, это было божество, охранявшее покой и одиночество этих развалин.

На обратном пути они остановились в Салерно, чтобы посетить могилу Папы Григория VII, который сначала преследовал отца Генриха IV Германского^[144], а затем сам стал жертвой его преследований и перед своей смертью приказал вывести на своем надгробии следующую циничную эпитафию:

«Я любил справедливость, я избегал несправедливости, и вот почему я умираю в нищете и в ссылке».

Настала пора ехать, пора покинуть прекрасный город Неаполь и гостеприимного добряка Саличети. Мане и граф Лев поклялись в братстве по оружию и в вечной дружбе и расстались.

Графу Льву Саличети предложил дождаться первого же отряда, направлявшегося в Калабрию, и присоединиться к нему.

Но Рене не был тем человеком, который нуждался в подобных предосторожностях, дабы защитить свою жизнь, поэтому, когда ему предложили поступить под начало генерала Ренье, о местонахождении которого он ничего в тот момент не знал, так как связь с ним была прервана, но который точно был либо в Амантее, либо в Котроне, Рене лишь ответил, что присоединится к генералу, где бы тот ни был.

— Вам достаточно будет только назвать себя, и он поймет, что с вами следует посоветоваться, прежде чем искать лучшего применения вашим лучшим качествам.

Герцогиня Лавелло хотела протянуть ему свою руку для поцелуя, но Рене, поклонившись очаровательной женщине, сказал ей:

— Сударыня, такая честь может быть только вознаграждением, но никак не поощрением.

Рене вскочил на великолепную лошадь, которая в полной экипировке ждала его у ворот дома Саличети, признавшегося ему по секрету, что это подарок короля Жозефа; он был в малой офицерской форме, карабин его приторочен к седлу, а за поясом два его верных спутника — пистолеты. Не слушая возражений Саличети, он в полном одиночестве пустился в дорогу.

После первого дня пути он остановился на ночлег в Салерно; его лошади хватало двухчасового отдыха в дневную жару, чтобы затем бежать без устали по десять часов.

На второй день он добрался до Капаччо; здесь, порасспросив, он узнал, что предстоящий путь труден, во-первых, из-за обилия переплетающихся и путающихся дорог, а во-вторых, из-за бесчисленных разбойничьих комитивов^[145], которые стараются отрезать французскую армию от Неаполя и всячески мешают связи генерала с городом. Говорили также, что английский генерал Стюарт бросил к заливу Святой Евфимии корпус из шести-семи тысяч англичан и трех-четырех тысяч каторжников, которых записали к себе в союзники Бурбоны.

Рене выехал и добрался до Капачети, нисколько не заботясь ни о безопасности дорог, ни о близости разбойников.

День был долгим: следовало добраться до Лагонегро, и, поскольку на дороге не было ни одного дома, Рене заблаговременно позаботился о своем пропитании, храня в одной кобуре кусок хлеба и цыпленка, а во второй — бутылку вина.

В пять утра, то есть еще перед рассветом, он продолжил свой путь, и в одиннадцать на распутье увидел перед собой три расходившиеся дороги.

Это была первая трудность, о которой его предупреждали.

Рене очень надеялся на свою счастливую звезду, которую, как ему казалось, в его блужданиях разглядел Фуше.

Он соскочил на землю, положил по правую руку карабин, пистолеты и бутылку вина, а по левую — хлеб и цыпленка и столь же невозмутимо принялся за завтрак, как если бы сидел среди деревьев в парке Аспрони или Каподимонте.

Он наделся, что когда здесь будут проходить местные крестьяне, они ему либо из сострадания укажут нужную дорогу, либо из выгоды согласятся стать у него проводниками до тех пор, пока он не присоединится к французской армии.

---

144 Генрих III, «Черный».

145 С ит.: «comitiva» — «группа людей, идущих вместе» (cum, ire)