Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

И действительно, вскоре Жанна вздохом подала знак того, что готова вот-вот прийти в себя. Рене, на которого она склонилась, мог сосчитать, сколько ударов сердца отделяют жизнь от смерти. Наконец ее глаза открылись, и, еще не осознавая того, что вокруг происходит, она прошептала:

— Как мне хорошо!

Рене ничего ей не ответил. Еще не настало время торопить первые проблески сознания, напротив, каким-то подобием гипноза он стремился продлить в ней как можно дольше это неопределенное положение между жизнью и смертью, когда душа словно зависает над телом.

Наконец к ней, одна за другой, начали возвращаться мысли, а вместе с ними и осознание своего положения. Ее отчаянье, свойственное людям, которые никоим образом не ожидали свалившегося на них несчастья, было грустным и тихим и перешло вскоре в безропотность. Слезы продолжали тихо литься из глаз, как стекает весной древесный сок из молодого дерева, которому топор нанес невольное увечье. Она вновь открыла глаза и увидела перед собой молодого человека.

— Ах, Рене! — произнесла она. — Вы оставались рядом со мной, вы так добры; но вы правы, это положение не должно тяготеть ни над вами, ни надо мной. Останьтесь еще на мгновенье здесь, позвольте мне позаимствовать у вас силы, и увидите — я сделаю все, на что способны вместе рассудок и добрая воля. Что касается вашей тайны, не бойтесь за нее, она так же глубоко будет погребена в моем сердце, как покойники в своих могилах, и будьте уверены, Рене, что, невзирая на всю мою скорбь, несмотря на все мои страдания, которые были и которые еще ждут меня, я не буду стремиться вновь увидеть вас. Знайте же, я предпочитаю мою жизнь после встречи с вами той, которую я вела раньше, — бесцветной и тусклой, и той, которая отныне ждет меня, — без цели и смысла. Я хочу остаться в своей комнате наедине с воспоминаниями о вас. Ступайте вниз. Скажите, что я не выйду, но что я не больна, а только утомлена и страдаю. Присылайте мне цветов и приходите ко мне, если у вас выдастся свободная минутка, — я буду признательна вам за все, что вы для меня сделаете.

— Должен ли я подчиниться вам? — спросил Рене. — Или же остаться с вами вопреки вашей просьбе, пока окончательно не восстановятся силы?

— Нет, послушайтесь меня; даже если бы я сказала вам: «Останьтесь», вам не следовало бы этого делать.

Рене поднялся, поцеловал с нежностью, на которую был только способен, руку своей кузины, на мгновенье остановил на ней свой грустный взор, затем направился к двери, остановился, чтобы еще раз посмотреть на нее, и вышел.

Элен была единственной, кто знал о серьезности недомогания Жанны и не относил его ни на счет усталости, ни на счет пережитых опасностей, догадываясь о его истинных причинах.

Элен, нежная и прекрасная душой, имела ум скорее холодный, нежели пламенный, и не собиралась выходить замуж по любви. Она встретила сэра Джеймса, найдя в нем тройное благородство: духа, сердца и происхождения. Сэр Джеймс ей нравился, но она не любила его так, чтобы от этого союза зависело, будет ли она счастливой. В свою очередь и он питал к ней подобные чувства: он приехал из Калькутты точно в условленное время, скорее как человек слова, нежели как влюбленный, предвкушающий встречу с избранницей. Он совершил кругосветное путешествие с такой же педантичностью, с какой преодолел расстояние в четыреста-пятьсот лье, отделяющие Калькутту от Земли бетеля. Однако, когда, объехав вокруг света, он не нашел Элен в условленное время в условленном месте, это его удивило до крайности: он считал благороднорожденных женщин такими же рабами слова, как и джентльмены. Тем не менее отсутствие Элен не повергло его в отчаяние: эти два сердца были созданы друг для друга, эти два существа были созданы для счастья.

Но совсем не такой была Жанна. Утонченная душа, горячая голова и пылающее сердце, она нуждалась в том, чтобы любить и быть любимой: ее не остановили внешние обстоятельства, как не смутила форма рядового матроса, которую носил Рене. Она никогда не спрашивала его, богат ли он или беден, благороден или простолюдин. Он явился ей спасителем, отбившим ее у пирата-насильника. Она видела, как Рене бросился в море, чтобы спасти простого матроса, оставленного собратьями и преследуемого акулой; как он боролся и победил чудовище, наводившее ужас на всех моряков; как он защищал ее и сестру, пустился в странствие длиной в пятнадцать тысяч лье, во время которого надо было защищаться от злобных пиратов, от тигров, змей, разбойников. Она видела его украшенным всеми добродетелями, как набоб — его золотом. Чего же ей еще нужно? Он молод, красив, утончен. Их встреча предопределена добрым Провидением, а не злым роком. И она полюбила его, как можно любить, имея такую природу, как у нее, — со всей силой. Как любят только впервые. Сейчас ей предстояло расстаться с надеждой быть любимой, надеждой, которая питала ее с первого дня их встречи и до сегодняшнего, когда в один миг обнажилось все, что творилось в сердцах ее и Рене. Что с ней могло произойти сейчас, в четырех тысячах лье от Франции, в этой пустыне, где она становилась одинокой вдвойне с отъездом Рене? Как счастлива сестра! Любит и любима.