Предсказание – End

Со стороны площади раздался грохот, точно там что-то взорвалось. А потом оранжевым сполохом в ночное небо взметнулось зарево.

Глава 34

Разгром

Мертвую Киру нашли охранники мэрии. Их встревожил звон выбитого стекла, топот погони, а затем и открытая дверь салона. Они вошли, поднялись по лестнице наверх, наткнулись на труп, кровь и…

Никто не орал в мегафон на площади, не рассылал SMS, не барабанил кулаками в запертые двери и калитки. Однако страшное известие распространилось молниеносно, как будто сам собой включился и заработал беспроволочный телеграф. Все произошло в считаные минуты. Словно шарахнул снаряд и накрыл город могучей ударной волной. И все смешалось в Тихом Городке, все запуталось, сплелось и одновременно разом прояснилось. И эта пугающая ясность состояла лишь в одном: долго зревший нарыв лопнул, и потек гной, который теперь залил в умах и душах горожан все без остатка – и здравый смысл, и прежние страхи, и смятение, и даже инстинкт самосохранения.

В домах на прилегающих к площади улицах захлопали двери. Во дворах зазвучали шаги. Темные улицы наполнились гневным гулом голосов. И все это ширилось, росло, накатывая на слепые дома и заросшие паутиной забвения палисады, будя, поднимая на ноги в еще не выветрившемся алкогольном угаре, выгоняя на улицу, заставляя крушить ветхие заборы, выламывать из них колья, хватать первое попавшееся под руку тяжелое, убойное – монтировки, железные шкворни, куски арматуры, кочерги, сдергивать со стен охотничьи ружья, вытаскивать кастеты и свинчатки.

Тихий Городок – такой сонный, патриархальный, провинциальный, осененный церковными крестами и маковками, пропитанный испарениями сумрачных туманов Колокши, преисполненный неизжитым ощущением провинциальной неполноценности и щемящей тоской по своему зарежимленному «полигонному» прошлому, закомплексованный в суевериях, помешанный на легендах и слухах, – более уже не казался ТИХИМ. Нет, он орал во всю глотку, извергая проклятия и угрозы.

Горожане бежали по улицам к площади. Кто-то поднялся на колокольню церкви Василия Темного. И, как в старину, над городом загудел набат, и толпа начала расти и прибывать, как тесто на дрожжах.

Вопль отчаяния и боли полоснул по нервам толпы. Матери Киры сообщили страшную новость, и она примчалась на площадь, а с ней были и почти все ее соседи с улицы Гражданской Войны. Были тут уже и другие ее земляки с улицы Чекистов, с улицы Космонавтов, с Мещанской, с Дворянской, с улицы Генерала Скобелева и с улицы Леонида Брежнева, с переулков Заводских, Интернациональных, Приреченских, с проезда Независимости 12 июня и с аллеи Нерушимого Советского Союза, с тупика Николая Второго и с улицы Столыпина. Прибывший по вызову охранников мэрии на место убийства милицейский наряд не смог удержать людей снаружи, и они хлынули в салон. Они вынесли Киру. Ее мать плелась сзади – она не видела ничего, ничего не соображала, а только выла, выла в голос.

И этот вой – животный, собачий вой – пронесся над ночной площадью, как сигнал, как мольба, как призыв к мести.

Кто из горожан первым обратил внимание на припаркованный у салона черный «БМВ» Германа Либлинга? Тот парень в замызганной толстовке и синих «адидасах»? Или задыхающаяся от слез соседка с улицы Гражданской Войны, знавшая Киру-Канарейку с момента ее рождения? А может, старик-инсультник в болоньевой куртке и ботах? Или бритоголовый Аркашка Свешников, известный в городе бабник и пьяница? А может, пожилая библиотекарша, потерявшая сына в Чечне? Охранник мэрии Индюков? Или один из патрульных, облаченных в форму, но в пароксизме коллективной ярости напрочь о ней позабывший?

«КАНАРЕЙКУ УБИЛИ! КИРУ УБИЛИ!»

«ЭТО ЕГО ТАЧКА, ОН БЫЛ С НЕЙ! ЕГО ВИДЕЛИ С НЕЙ, ЭТО ОН, ОН, ОН! ОН УБИЛ ЕЕ! ОН УБИЙЦА, МАНЬЯК И ВСЕГДА ИМ БЫЛ!»

Рев толпы потряс площадь до основания. И с грохотом полетели стекла «БМВ», выбитые монтировками и кольями. Кто-то из парней прыгнул на капот, кто-то на крышу и начал дубасить, пинать, уродовать ее ногами. В ход пошли железный лом и лопата – стоял грохот и лязг, но это было лишь началом, прелюдией.

Словно по чьему-то приказу толпа отхлынула назад – «БМВ» уже ничем не напоминал символ престижа, а был похож на груду раскуроченного железа, на металлопомойку. Но и этого показалось мало. В чьих-то руках щелкнула зажигалка, взметнулась в воздух, описала дугу и… раздался взрыв. Машину объяло огнем. «Красный петух» в искрах и пламени взмыл ввысь.