2012. ТОЧКА ПЕРЕХОДА

   Татьяна снова затянулась, но тонкая сигаретка с ментолом уже почти догорела, поэтому затяжка оказалась совсем короткой. Молодая женщина досадливо сморщилась и, нервно достав следующую, торопливо прикурила ее.

   – Мы поехали в Литву. Не знаю, чего он хотел там сделать, но ему не удалось. Когда мы добрались до места, он куда-то ушел, оставив меня сидеть в машине, но вернулся довольно быстро, буквально через пять минут в еще большем раздражении. Сел в машину и с такой силой хлопнул дверью, что стекла зазвенели. Потом произнес что-то вроде: «Совсем закрыт, не подберешься…», после чего похлопал себя по карманам и вытащил кисет с травой. То есть это я потом поняла, что это трава, когда он начал делать самокрутку, а сначала я даже и не сообразила. Я была в полной прострации, понимаете?

   Черный снова молча кивнул.

   – Он сделал самокрутку и, протянув мне, предложил: «Хочешь?» Но я была в таком ужасе, что не смогла ничего сказать, только помотала головой. Тогда он прикурил сам и завел двигатель, – Татьяна снова затянулась, но как-то судорожно, похоже, она подходила к кульминации своего рассказа. – Мы тронулись… Вы знаете, что он и так водит, как сумасшедший, но в тот раз… Вы ездили в Литву, Антон? Я имею в виду через Куршскую косу.

   – Да, – однозначно ответил Черный.

   – Тогда вы знаете, что путь занимает два с половиной – три часа, в зависимости от очереди на границе. Так вот, мы доехали меньше чем за полтора! Я вцепилась в ручку двери и уперлась ногами в пол. Ну, вы же знаете эту дорогу – там сплошные повороты. Он гнал так, что несколько раз колеса буквально повисали в воздухе. И где-то на середине пути он свернул еще одну самокрутку, причем на ходу, даже не останавливаясь, и снова предложил: «Хочешь?» И я вцепилась в нее, как в спасательный круг, потому что поняла, что если не смогу хоть как-то отвлечься, точно двинусь. Но когда я затянулась, стало еще хуже. Я не знаю, что это была за трава, но меня отчего-то так повело… Я вдруг увидела, как у него вокруг головы сгустилось что-то черное, такое облако, вернее марево, а черты лица поплыли, превращаясь во что-то ужасное. Я стиснула зубы, чтобы не закричать, а он внезапно развернулся ко мне, хотя мы продолжали нестись по той извилистой дорожке, и ухмыльнулся…

   Татьяна сделала еще одну затяжку и воткнула сигарету в пепельницу, хотя невыкуренной оставалась еще треть, после чего подалась вперед и, упершись локтями в стол, посмотрела прямо в глаза Антону.

   – Когда мы добрались до Калининграда, он остановил машину на каком-то заброшенном пятачке, у пятиэтажек. «Ну что, – спросил он меня, – ты готова?» – «К чему?» – спросила я, а сама просто дрожала от страха. «Отвести меня туда». – «Куда?» Но он не ответил. Его взгляд словно ушел внутрь. Он пробормотал: «Он закрылся. Я не выполнил порученное. Я не смогу уйти…» А потом снова посмотрел на меня. «Ты готова. Не сопротивляйся…» Я начала задыхаться. Но затем вдруг мой взгляд зацепился за окна пятиэтажек. Вечерело, в окнах начал зажигаться свет. И несколько окон загорелись в виде креста. Я зацепилась взглядом за этот крест и… начала молиться. Не бормотать молитву, нет. Я даже вспомнить не могу, чего я там бубнила, да и бубнила ли или вообще шептала про себя, но это было… по-настоящему. Это была молитва! Теперь я знаю, что это такое. – Она замолчала.

   Черный подождал где-то с минуту, а затем мягко спросил:

   – И все закончилось?

   Татьяна ответила не сразу. Как видно, главное она уже сказала, точнее, то, что считала главным для себя. Но пока она не призналась, зачем звонила ему полтора часа назад. Нет, Черный и так был не в обиде. Он узнал очень многое, в том числе то, что касалось лично его самого! Но поскольку Татьяна пока не спросила совета, ясно было, что это еще не конец.

   – Нет, не сразу. Мне стало как-то легче. Он, видно, почувствовал это и завертел головой. А увидев крест, расхохотался. И начал кричать что-то типа: «Твой Бог тебе не поможет! Я могу тебе сказать, с какой высоты я смотрю на него…» Но я не сдавалась. И постепенно оцепенение начало проходить. Я начала понемногу контролировать себя. Начала его уговаривать. Просила позвонить сыну. Говорила, что люблю его, что готова идти с ним, но не в эту ужасающую черноту, а в свет. Что готова искать с ним свет и идти туда… Говорила много. Сейчас уже и не помню что. Главное, что это окончательно ушло. Вы, понимаете, что я вам хочу сказать, Антон: мой муж – не человек! – Она замолчала.