– И че, ничего нельзя сделать? Ну, там апелляцию подать? По вновь открывшимся обстоятельствам.
Седой усмехнулся.
– Пойми, наша… назовем ее судебной системой, потому что иначе ты не поймешь, на самом деле имеет мало общего с вашей. Как бы тебе объяснить… ну, представь только один факт. Как изменилось бы ваше правосудие, если бы никто – ни адвокат, ни прокурор, ни потерпевший, ни сам преступник не смогли бы не просто лгать, а даже немного лукавить?.. Представил? А таких отличий масса. У нас подвергают изоляции не за открывшиеся и доказанные преступления, а за сам факт его возможности. Это считается недопустимым сущностным отклонением. А поскольку вмешательство в сущность, то есть, скажем грубо, в ваших терминах, некая психологическая коррекция также считается недопустимой, то вариант один – изоляция. И поскольку мы живем, по вашим меркам, практически вечно, то изоляция также становится вечной. Сотни тысяч лет, представляешь…
Михаил с обалделым видом мотнул головой.
– Не-а.
Седой вздохнул.
– То-то и оно.
Они еще помолчали. А затем Миша осторожно спросил:
– И что – никаких шансов?
Седой пожал плечами.
– Практически нет. Если только… через сотни тысяч лет не произойдет коррекция базовых цивилизационных норм и наши действия не попадут в зону допустимых. Но это долгий, ОЧЕНЬ долгий процесс. Впрочем, при удаче возможен и тот вариант, который выбрали мы – побег. Наша раса считает, что это тоже некий вариант изоляции, не угрожающий нашей цивилизации. Ибо беглецы, как правило, не особенно стремятся вернуться в наш ареал. Что совершенно понятно. Потому что даже такое ограниченно-функциональное существование все-таки лучше, чем полная изоляция. Ну, как для человека ограниченно-функциональная жизнь в качестве инвалида все же лучше, чем смерть. Впрочем, как ты знаешь, многие выбирают смерть. Хотя можешь мне поверить – они неправы. Следующий шаг надо делать, максимально подготовившись к нему, а вовсе не от безысходности.
– Как это?
– Почитай Библию. Или Коран. Или Веды. Там все сказано.
– Что?
– О грехе и благодати. Или о чистоте кармы. – Седой раздраженно нахмурился. – Ты вообще хоть немного задумываешься над тем, что мы тебе рассказывали? Например, над нашей невозможностью лгать?..9
– А что это там, впереди?
– Шатой.
– Чего?
Седой, как и остальные, настороженно смотревший по сторонам, сердито повел бровью. Мол, не отвлекай, не до того сейчас, и Миша благоразумно заткнулся. Старый, раздолбанный УАЗ-«буханка», натужно ревя изношенным мотором, полз вверх по извилистой горной дороге. В его тесной утробе, скорее даже не сидя на лавках, а полуприсев на согнутых ногах и хватаясь за все что ни попадя, болтались шесть человек. Еще две фигуры маячили в кабине. Впрочем, по поводу принадлежности термина «человек» Михаил был уверен только в отношении себя самого. Кем считать остальных – имелись варианты.
В этот уазик он попал практически случайно. Утром вышел во двор, чтобы ехать в институт, и наткнулся на Седого, который едва не пританцовывал от нетерпения у своей «Нивы».
– Зубную щетку взял?
– Ну да. А что?..
– Потом. Прыгай в машину! – резко приказал Седой.
Михаил послушно забрался на сиденье, и «Нива» рванула вперед. Некоторое время они молча ехали, затем Седой сказал:
– Нам снова нужен Регистратор. Поедешь?
– Не вопрос. А далеко?
– Да. На Кавказ.
– Куда?! – ошалело вытаращил глаза Миша.
– На Кавказ, – снова повторил Седой, резким маневром обходя почти убитый «Опель-Кадет». Михаил сглотнул:
– Так это… предупредить надо. Своим сообщить.
Седой вытащил из кармана увесистый предмет, в котором Михаил опознал такой дико дорогой и престижный аксессуар, как мобильный телефон, и протянул его Мише.
– Предупреди.
Миша с осторожностью взял шикарную штуку в руки и озадаченно уставился на клавиатуру. У них в квартире до сих пор стоял старый советский аппарат с дисковым номеронабирателем, да и вообще телефоны с кнопочными номеронабирателями пока были не слишком распространены. Пацаны вообще считали их понтами и базарили, что кнопки ненадежны и быстро начинают западать и не нажиматься.
– А как тут звонить?
– Как по межгороду.
– И чего сказать?
Седой бросил машину в узкий промежуток между двумя фурами и спустя мгновение выскочил на соседнюю полосу, отчего у Миши екнуло под ложечкой. Седой выровнял «Ниву» и покосился на пассажира: