Сорок пять

Все блюда щедро и умело орошались вином Испании и Архипелага лучших марок – вроде малаги, кипрского и сиракузского. Легко видеть, что вся эта компания тратила деньги его величества Генриха III, как кому хотелось.

В конце концов, можно было судить о характере каждого по виду его частного помещения. Одни любили цветы и выращивали в черепках на окне тощие розовые кусты или желтоватую скабиозу; другие, как король, любили картинки, но не умели их так ловко вырезывать; третьи, как настоящие каноники, поселили у себя экономок или племянниц.

Господин д'Эпернон потихоньку сказал Луаньяку, что так как Сорок пять не жили внутри Лувра, то он может закрыть на это глаза, и Луаньяк так и поступил.

Тем не менее, как только начинал трубить горн, весь этот мирок превращался в солдат, подчиненных железной дисциплине, тотчас же вскакивавших на коней и готовых ко всему.

Зимой ложились в восемь, летом в десять; но спали только пятнадцать, другие пятнадцать дремали одним глазом, третьи пятнадцать не спали совсем.

Так как было всего половина шестого, Сент-Малин эастал всех на ногах и с разыгравшимся вовсю аппетитом.

Но одним словом он опрокинул все миски.

– На коней, господа! – сказал он.

И, оставив этим приказанием всех прочих мучеников в полном недоумении, дал объяснения господам де Бирану и де Шалабру.

Одни, застегивая портупею и закрепляя кирасу, проглатывали огромные куски, смачивая их большими глотками вина; другие, у которых ужин был не совсем готов, безропотно вооружались.

Только один г-н де Шалабр, затягивая портупею своей шпаги шпеньком, утверждал, что он поужинал уже час тому назад.

Сделали перекличку.

Только сорок четыре человека, включая Сент-Малина, ответили на нее.

– Господин Эрнотон де Карменж отсутствует, – сказал г-н де Шалабр, так как была его очередь исполнять обязанности фурьера.

Глубокая радость наполнила сердце Сент-Малина н, поднявшись, достигла губ, невольно сложившихся в подобие улыбки, что с этим мрачным и завистливым человеком случалось редко.

Действительно, в глазах Сент-Малина Эрнотон безнадежно проигрывал из-за своего необъяснимого отсутствия в момент такой важной экспедиции.

Сорок пять или, вернее, сорок четыре уехали – каждый отряд по той дороге, которая им была указана.

Господин де Шалабр с тринадцатью людьми – через ворота Бурдель.

Господин де Биран с четырнадцатью – через ворота Тампль.

И наконец, Сент-Малин с четырнадцатью остальными – через Сент-Антуанские ворота.

Глава 9

Бель-Эба

Можно было бы и не упоминать лишний раз о том, что Эрнотон, которого Сент-Малин считал окончательно погибшим, продолжал следовать по пути, неожиданно указанному ему Фортуной.

Сначала он, естественно, подумал, что герцогиня Монпансье, которую ему предстояло отыскать, должна была находиться во дворце Гизов, если была в этот момент в Париже.

Поэтому Эрнотон направился сначала во дворец Гизов.

Как только он постучался у главного входа, ему открыли, хотя с большими предосторожностями; когда же он попросил чести увидеть г-жу герцогиню де Монпансье, ему самым жестоким образом расхохотались в лицо.

Потом, так как он настаивал, ему сказали, что он должен знать, что ее светлость живет не в Париже, а в Суассоне. Эрнотон ждал подобного приема и потому ничуть не смутился.

– Я в отчаянии, если ее нет, – сказал он, – мне нужно было передать ее светлости известия исключительной важности от господина герцога Майенского.

– От господина герцога Майенского? – переспросил швейцар. – И кто же поручил вам передать эти известия?

– Сам герцог Майенский.

– Вам поручил он сам! Герцог? – воскликнул швейцар с хорошо разыгранным удивлением. – И где же он мог дать вам такое поручение? Господина герцога так же, как госпожи герцогини, нет в Париже.

– Я это прекрасно знаю, – ответил Эрнотон, – но меня тоже могло не быть в Париже; я тоже мог встретить господина герцога где-нибудь в другом месте, например, по дороге в Блуа.

– На дороге в Блуа? – повторил швейцар, несколько более внимательно.

– Да, именно на этой дороге он мог меня встретить и дать послание к госпоже де Монпансье.

Выражение легкого беспокойства появилось на лице у собеседника, который, точно боясь, что запрет будет нарушен, держал дверь приотворенной.