Сорок пять

Видя, что король переходит от одного вина к другому и во всем решительно ведет себя как добрый сотрапезник, Шико решил быть воздержаннее, чтобы не пропустить ни одного словца, которое могло вырваться у Беарнца, возбужденного свободой общения за ужином и крепостью вин.

Генрих пил, не стесняясь, и умел так увлекать за собою собутыльников, что Шико не удавалось отставать от него больше, чем на один стакан из трех.

Но мы уже знаем, что у г-на Шико голова была крепкая. Что до Генриха Наваррского, то он уверял, что все вина эти местные, и он привык пить их, как молоко.

Все это было приправлено любезностями, которые без конца говорили друг другу собутыльники.

– Как я вам завидую, – сказал королю Шико, – какой у вас приятный двор и веселая жизнь, сир! Сколько благодушных лиц вижу я в вашем славном доме, и как благоденствует эта прекрасная Гасконь!

– Если бы жена моя была здесь, дорогой мой Шико, я не сказал бы тебе того, что я скажу. Но в отсутствие ее могу признаться, что самая приятная сторона моей жизни та, которой ты не видишь.

– Ах, сир, вы правы, чего только не говорят о вашем величестве.

Генрих откинулся на спинку кресла и, смеясь, погладил бороду.

– Да, да, не правда ли? – сказал он. – Утверждают, что я царствую главным образом над своими подданными женского пола.

– Так точно, сир, а между тем меня это удивляет.

– Почему, куманек?

– А потому, сир, что в вас гнездится тот беспокойный дух, который творит великих монархов.

– Ах, Шико, ты ошибаешься, – сказал Генрих. – Лени во мне больше, чем беспокойства, доказательство тому – вся моя жизнь. Если я завожу любовные шашни, то всегда с женщиной, которая у меня под боком, если выбираю вино, то всегда из ближайшей ко мне бутылки. Твое здоровье, Шико.

– Сир, вы оказываете мне честь, – ответил Шико, осушая свой стакан до последней капли, ибо король следил за ним острым взглядом, читавшим, казалось, потаеннейшие его мысли.

– И потому, – продолжал король, поднимая глаза к небу, – какая идет грызня у меня в доме, куманек!

– Да, понимаю: все фрейлины королевы обожают вас, сир.

– Они же все время тут, по соседству, Шико.

– Эге, сир! Из вашей аксиомы следует, что если бы вы проживали в Сен-Дени, а не в Нераке, король вел бы не такое мирное существование, как сейчас.

Генрих помрачнел.

– Король! Что вы мне рассказываете, Шико? – продолжал Генрих Наваррский. – Король? Вы что же, воображаете, что я Гиз? Я хочу получить Кагор, это верно, но лишь потому, что он тут, рядом: опять же по моей системе, Шико. Я честолюбив, но лишь пока сижу в кресле. Стоит мне встать, и я уже ни к чему не стремлюсь.

– Помилуй бог, сир! – ответил Шико. – Это стремление заполучить то, что находится под рукой, очень напоминает Цезаря Борджиа, он составлял себе королевство, беря город за городом и утверждая, что Италия – артишок, который нужно съедать листочек за листочком.

– Этот Цезарь Борджиа,^[61] сдается мне, куманек, был не такой уж плохой политик, – сказал Генрих.

– Да, но очень опасный сосед и очень плохой брат.

– Ну вот, уж не сравниваете ли вы меня, гугенота, с сыном папы? Осторожнее, господин посол!

– Сир, я вас ни с кем не стал бы сравнивать.

– Почему?

– Потому что, на мой взгляд, каждый, кто сравнит вас с кем-либо, кроме вас самих, ошибется. Вы, сир, честолюбивы.

– Странное дело! – заметил Беарнец. – Вот человек, который изо всех сил старается заставить меня к чему-то стремиться!

– Упаси боже, сир! Как раз наоборот, я всем сердцем желаю, чтобы ваше величество ни к чему не стремились.

– Послушайте, Шико, – сказал король, – вам ведь незачем торопиться в Париж, не так ли?

– Незачем, сир.

– Ну, так проведите со мной несколько дней.

– Если ваше величество оказываете мне честь желать моего общества, я с величайшей охотой проведу у вас с недельку.

– Неделю – отлично, куманек: через неделю вы будете знать меня, как родного брата. Выпьем, Шико.

– Сир, мне что-то больше не хочется, – сказал Шико, начинавший уже отказываться от попытки напоить короля, на что сперва покушался.

– В таком случае, куманек, я вас покину, – сказал Генрих. – Ни к чему сидеть за столом без дела? Выпьем, говорю я вам!

– Зачем?

– Чтобы крепче спать. Это наше местное винцо нагоняет такой сладкий сон. Любите вы охоту, Шико?

---

61 Цезарь Борджиа (ок. 1476–1507 гг.) – итальянский политический деятель, который пытался подчинить себе всю Италию, прибегая для этой цели к подкупам и убийствам.