Темный инстинкт

Он спрыгнул с кровати. Даже обуваться не стал. Выскользнул за дверь — как был босой. В коридоре свет потушен, и вроде бы никого. Ринулся к лестнице. Над ней тускло горел один из плафонов укрепленного на стене бра в форме светофора. Мещерский понял, что бра эти на фотоэлементе: свет автоматически включается, если кто-то ступит на первую ступеньку. А тут — даже еще и погаснуть не успел. Он начал спускаться, миновал пролет, схватился за перила, повернул и…

— Господи, как вы меня напугали!

— Это вы… Майя Тихоновна?

Они уставились друг на друга. Аккомпаниаторша Зверевой — в халате и тапочках. На голове — газовая косынка, прикрывающая обильные бигуди. Рука ее потянулась к перилам. И Мещерский увидел, что рука дрожит.

— У меня чуть сердце не лопнуло, юноша. Вы как барс на меня из темноты. Разве ж так можно? — она задыхалась. — Э, да вы и башмаков надеть не успели.

— Я услышал шаги в коридоре, — Мещерский почувствовал, что краснеет. Он казался сам себе ужасно голым и ужасно глупым. — Марина Ивановна говорила, что ее напугали, и я…

— И вы кинулись по первому шороху все выяснять.

Похвально. Но это я проходила мимо вашей двери, юноша. Я вас разбудила?

— Да нет. Собственно, я…

— Я путешествовала тихо, как мышка, — в шепоте ее звучали бодрые нотки, но глаза оставались прежними: изучающе-настороженными. — Я очки наверху на террасе забыла. А что-то не спится, дай, думаю, почитаю Беллочку Ахмадулину. А очков-то нет. Пришлось поневоле встать.

«Как быстро ты начинаешь оправдываться, — думал Мещерский. — Я ж не спрашиваю, зачем тебя наверх понесло. Твоя комната рядом с бывшим кабинетом Новлянского».

— Ну, спокойной ночи, Сережа.

— Спокойной ночи, — Мещерский повернулся уходить. Майя Тихоновна чинно поплыла через темную столовую. И вдруг воскликнула приглушенно:.

— Там свет, надо же! В музыкальном зале! Там кто-то есть. Сережа, вы.., вы еще не ушли?

Мещерский подошел к ней. Сквозь окно столовой он увидел, как на газон перед домом падает слабое пятно света из одной из дальних комнат — либо из гостиной, либо из музыкального зала, либо из спальни Зверевой.

— Может, Марина Ивановна встала? — спросил он шепотом.

— Проводите меня, юноша, — так же шепотом ответила Майя Тихоновна.

Точно два вора, крадучись (тучные телеса аккомпаниаторши так и колыхались, а шелк ее халата, казалось, оглушительно гремел в этой мертвой тишине), они миновали столовую, музыкальный зал, вышли в холл перед гостиной: так и есть. Слабый свет струился именно оттуда.

В гостиной горел один напольный светильник в форме шара. И там вроде бы тоже никого не было. Но… Майя Тихоновна указала глазами на кресло, которое обычно стояло у камина на ковре, а теперь было развернуто так, что перегораживало проход к дверям спальни певицы. В кресле спал Георгий Шипов. Рядом на полу валялась книга.

— Мальчишка совсем тронулся, — прошептала Майя Тихоновна. — Ну, такая потеря — брат! Это он ведь Марину сторожит, бедняжка. Слава богу, я собаку на кухне заперла с вечера. А то вообще было бы светопреставление.

— Зачем он ее сторожит? — поинтересовался Мещерский, вытягивая шею, чтобы получше рассмотреть спящего.

— Еще со вчерашней ночи что-то себе такое вообразил:

Эх, рыцарь на пороге Прекрасной Дамы! А спит-то как, без задних ног, — она наклонилась и подняла книгу. — Ш-ш, завтра ему, сторожу, отдам. Не будите его, Сережа, пусть дрыхнет.

Мещерский взглянул на обложку: итальянская старая книга, видимо, от букиниста. Крупными буквами написано имя: БЕНИТО МУССОЛИНИ.

— Просто помешался на своем фашисте, — аккомпаниаторша держала книгу точно ядовитое насекомое. — Избаловали они его. Вот он и возомнил себе…

— Что возомнил?

— Да мало ли в его возрасте глупостей себе навыдумывают? Дело молодое, кровь-то так и кипит. А я говорила Марине, сорок раз говорила. Но разве меня кто послушал? — И она тяжело, однако на удивление бесшумно заковыляла прочь.

Шипов-младший заворочался во сне. И что-то прошептал. Мещерский напряг слух: ему почудилось, что парень назвал женское имя — МАРИНА.

Глава 15

ЖЕСТКАЯ БЕСЕДА

Сидоров не заставил себя ждать. Его потрепанные «Жигули» появились у ворот ровнехонько в восемь часов. Агахан Файруз, еще не успевший даже одеться, ворвался в комнату приятелей:

— Извините за вторжение, но там снова приехал этот офицер из полиции, вернее, милиции, простите. Привез какие-то повестки и требует, чтобы Григорий Иванович и Дима немедленно поехали с ним. Марина Ивановна крайне взволнована. Пожалуйста, пойдите успокойте ее, сделайте что-нибудь.