Темный инстинкт

Он агрессивен, да ты его лица не видел!

— У него ребенка машиной задавило, и жену тоже. — Кравченко вкратце поведал приятелю все, что узнал о Корсакове. — С таких дел действительно с катушек съедешь.

Но чем черт не шутит… Эх, много бы я отдал, чтобы услышать, о чем они там с Сидоровым собачились.

— Он и там орал как резаный, даже в коридоре было слышно. Смотри, смотри, вон он.

Корсаков, не расстававшийся с бутылкой, брел по коридору, вышел на террасу, шатаясь, дошел до музыкального зала. По нему было видно, что он здорово уже нагрузился — еле на ногах держался. Приятели чуть помедлили, потом двинулись следом.

— Юноши, вы где? — из гостиной высунулась Майя Тихоновна. — Идемте обедать.

— Мы сейчас, мы Диму хотели позвать. — Мещерский с невинным видом двинулся было в зал — оттуда, сначала спотыкаясь, скачками, а затем все увереннее, неслись звуки джаза: играли на рояле. «Smooth jazz, — отметил Мещерский, — Джерри Ли Льюис в такой манере не играл».

— Оставьте его, — Майя Тихоновна тревожно прислушалась. — Его Гриша потом спать уложит. Разве ж так можно с ним? Что этот милиционер — нелюдь, не понимает, что ли? У него ж срыв нервный… Что исполняет-то?

А, это свое, импровизирует. Он и в прошлый раз все играл вот так, играл, а потом взял да и рояль поджег.

— Рояль? — Мещерский устал уже чему-либо удивляться в этом доме.

— Ну да. У него сразу после похорон жены и ребенка выступление было в ночном клубе на Сретенке — он отказаться не мог, деньги кому-то задолжал. — Майя Тихоновна все вытягивала шею точно гусыня. — Ритм сбивает и подвирает маленько, там другая тональность должна быть.

Но это он одной рукой, а так он виртуоз… Ну вот, он и вышел на эстраду: играл-играл, а потом щелк зажигалкой — а там цветы на рояле лежали в целлофане, певичка предыдущая забыла взять. Все и вспыхнуло. А он еще и зажигалку туда — хлоп! Хорошо, вовремя потушили. А он в милиции был, потом увидели, в каком он состоянии, ну и про семью узнали — в больницу отвезли. Его друзья потом уже забирали домой. Этот-то его любимый волосатик-то, ну Джерри его, тоже всякие фортели обожал перед публикой выкидывать. То задницей по клавишам прыгал, то ногой лупил, но чтоб поджигать…

Тут из зала донеслись первые такты «Шехеразады».

У Кравченко вдруг сжалось сердце.

— Наташка-то, жена его, красивая была, — шепнула Майя Тихоновна. — Только вы, юноши, об этом у Марины — ни-ни, ни полсловечка чтобы. Ей и так вся эта история седых волос стоила. А теперь, глядишь, уже и новых недалеко ждать.

Когда они сели за стол, «Шехеразаду» все еще играли: несколько первых тактов, потом начали заново, словно бережно подбирали мелодию. Потом в зал ушел Зверев, а когда вернулся, сказал, что отвел Корсакова наверх в его комнату спать. «Целую бутылку выпил, — сообщил он сестре. — За вторую было принялся. Я отнял. Теперь вроде спит».

Алиса, сгорбившаяся над тарелкой, где сиротливо лежал паровой биток и листик салата без соли, подняла голову и вдруг тихо пробормотала:

Что миновало, то забыть пора.

И с сердца сразу свалится гора.

В страданиях единственный исход:

По мере сил не замечать невзгод.

^[4]

Глава 19

ВЫСТРЕЛЫ В НОЧИ

После обеда Кравченко (необходимо было хоть чуть-чуть развеяться) отправился снова к колодцу. Мещерский был рад составить ему компанию.

— Сидоров говорит, видимо, когда труп затаскивали на решетку, — Кравченко снова не поленился нагнуться и потрогать потеки крови на бетоне, — случайно или намеренно, но его сориентировали точно по линии восток — запад.

Но по-моему, и так ясно, чья это красная водица.

— Ты хочешь сказать, Шилова положили головой на восток?

— Угу. Что? «Грядет ли князь с востока?» — Кравченко хмыкнул. — Нам тут только черной мессы не хватало, Серега.

— Нет, черная месса тут совершенно ни при чем. — Мещерский хмурился.

Кравченко подождал: не разродится ли его приятель очередной идеей, «которая по логике вещей должна вытекать из…», но тот просто спросил:

— А возможно такое, чтобы тело само сползло вниз без чьей-либо помощи?

— Патологоанатом восстанавливает такой механизм перемещения по трупным пятнам. Я мало что в этой гнилой материи смыслю. Но я сам проверил.

— Сам? Как это?

— С небольшим напрягом. Тут главное было центр тяжести соблюсти: то есть поднять тело на руки и положить аккуратненько. Тогда труп на колодце так бы и лежал до скончания веков. А Шипова не возложили, а втаскивали на колодец. Брали, видимо, за одежду сзади и тянули вот так. И сделали все неаккуратно.

---

4 Шекспир. «Отелло» (пер. Б. Пастернака).